вторник, 9 октября 2012 г.

Забытые Королевства. Мертана. Гильдия.


Ленор
forgotten realms
Забытые Королевства…
[Все совпадения фактов и вымыслов, причин и следствий, имен, наименований и прочего – исключительно случайны и объяснимы творящемся в коллективном бессознательном землян безобразием...]

И стал я на песке морском.
И увидев выходящего из моря Зверя.
С семью головами и десятью рогами.
На рогах его было десять диадем.
А на головах его – имена богохульные.
И дивилась вся Земля, следя за Зверем.
И поклонились Дракону, который дал Власть Зверю.
И поклонились Зверю, говоря:
-Кто подобен Зверю сему? И Кто может сразиться с ним?
«Откровения Апостола Ионна Богослова, глава 13, стих с первого по четвертый»
[Ленор цитирует по памяти понравившиеся моменты «Апокалипсической Библии»…]

Гильдия, том первый: «Мертана».
В этом мире сотни гильдий – но лишь одна настоящая…
В этом мире тысячи ведьм – но лишь одна настоящая…
В этом мире миллионы сердец – но лишь одно ведет к тебе…
Ностальгия – имя той страны, которой отныне правит Безымянный. А может – правил когда-то, а может, и нет. А может – кто-то украл его имя, чтобы нести людям их же зло. А может, когда-то его именем сотворяли добро. Под черными небесами несется Твердыня. Там никогда не наступает день – крохотная луна прячется в Тенях планеты. Огромные, словно живые деревья Башни выросли на ней. Тут живет не печаль – а самая тихая и отрешенная Грусть. Внизу проносятся века. Миру, над которым реет несущая твердыню Тёмная Луна,  нет имени. Каждый народ, из там живущих, называет его по-своему. Одна из башен Темной Луны особенная. Там живет Ведьма, что когда-то «нашла этот мир». Оттуда через колодец из самого чистого и старого льда Глазами температуры Сна Мира она смотрит вниз. У маленькой Ведьмы Измерений нет имени. Правда иногда она думает о себе как о Снежке, что затерялся у чужого солнца. Солнце и то не одно – их целых четыре. Одно маленькое и желтое и три больших. Мир из двух планет-сестер водит бесконечный хоровод вокруг меньшего солнца, а три остальных согревают по очереди их. Но каждые тысячу оборотов вокруг звезды Мир Близнецов превращается в маленький белый комочек, от которого отдаляются все солнца, кроме самого маленького.  И хочется Ведьме согреть его в ладошках, а временами – между ног.
Холодный мирок, и впрямь Снежок – все три звезды тепла уходят, и наступает долгая Зима, цвета глаз Ведьмы, что Смотрит, но не Видит.
[-Все было не так! – Кричала Ленор, топая ножкой. – Бака, Юки Нэнэнэ, Бака Ридман, БАКА!!! Ты ничего не понимаешь в предсказаниях…]


Рей.
Капитан Морган Морлей опустил подзорную трубу и крякнул. Рей взглянула на него и снова впилась черными глазами в горизонт. Тучи, сгущавшиеся все утро на западе, к обеду расползлись, пару раз разрядившись уже восточнее «Каспера» громом. Короткое и ничем не примечательное плавание через самую узкую горловину вытянувшегося вдоль восточных границ Королевств Мертаны Кораллового Моря подходило к концу.
Рей не могла больше сдерживаться.
-Молодой господин! – Кричала она, сбегая вниз к играющим в дромо и шахматы немногочисленным пассажирам. – Уже виден берег, господин!!
Мэдока отложил на мгновение книгу, словно прислушиваясь к своим внутренним часам.
-Рано еще, до заката потерпи – на какое-то время мы займемся каботажным плаваньем.
-Каботажным?
-Будем идти вдоль берега на север, вот что я вам скажу.
-Чертовы Снарки! – заметил пьяным голосом небритый мужчина лет двадцати восьми, буквально слившийся со своим креслом – настолько он удобно и естественно в нем устроился. – Когда я сосал молоко матери правили землями Кэролла северного и южного. Когда учился стрелять из лука – они породнились со Сноу, теперь же Гриффиндор вступил с ними в союз и у Снарков два королевства на восточном побережье и с десяток у Стены на севере!
-Кажись они, просто удачно заключали родовые браки.
-Ты просали свои кости, пока их не сломала подагра, Трулс, заключать брак – как руку жать, только не говори, что и вправду просто жмешь руку. Это как меряться силами – ты или тебя, кто сильнее. Снарки всегда рвали всех и будут рвать, потому что с кем бы брак не заключали – в итоге появляется еще один маленький Снарк, какую бы фамилию он не носил. Сейчас ты скажешь, что я мучу шторм в трюме, однако так они подомнут под себя половину Королевств Мертаны, прежде чем я сдохну. Отправь Безымянный на дно, хоть увижу русалок!
-Золотые Крысы снарков окопались в своих замках и строгают детишек, из их бастардов скоро можно будет набирать регулярные войска! Поди, выковырни их оттуда. В знак Особой Милости иногда они навещали Столицу, чтобы старые пердуны из тухлой гильдии не палили из всех пушек при виде очередного «Лорда Оден Сноу ибн Снарк».
-Тише, в Снарках течет кровь детей леса и оборотней,  оттого они и видят общие сны, вдруг где-то тут притаился оголодавший от морской болезни Снарк? И если он на нас кинется – что мы с ним делать будем? – В ответ раздался оглушительный хохот и стук кружек об стол из красного дерева.
Рей посмотрела на молодую и шумную кампанию оценивающим взглядом. Молодой Господин не Снарк, но Трент – Снарк. Рей взглянула на Тэтсуя «Рюу». Он будет драться? Тогда и ей следует приготовиться, ведь Мэдока здесь. Трент перехватил её взгляд и мягко улыбнулся.
-Это провокаторы. – Ответил он на незаданный вопрос. – Не смотри на их одежду и дворянский вид, это их работа – что с них взять. К тому же в этот раз они на редкость милы и даже изволили говорить одну только правду и ничего, кроме правды, словно на суде Двенадцати.
-Провокаторы? – В голове Рей возникли хищные птицы с гладкой кожей без перьев и сильно развитыми лапами, на которых они бегали, так как летать не могли – падальщики, как их называли. Впрочем, в Син и прилежащих странах те птицы не водились, Рей их видела на картинках в одной из книг, что читала с ней Сора. Еще этих птиц называли «провокаторами» потому что временами они кушали детенышей хищников, провоцируя их родителей на бессмысленную атаку, ведь никто не догонит падальщики, это самое быстрое двуногое существо на свете! Отманит такая птица от детенышей мамашу леопарда своими криками и злобными жестами, леопардиха погонится за ней, а в это время с подветренной стороны, с которой запах не учуешь, начнется охота в высокой траве на её детей. – Они хотят нас спровоцировать на атаку?
-А ты не знала? Знаешь, в Королевствах Мертаны скоро начнется такая игра – называется «Охота на Снарка». – Трент закурил и кинул кости. Мэдока поверх книги взглянул на своего приятеля детства – еще до того, как Рей впервые назвала Мэдоку Молодым Господином, те уже были приятелями. Странные, непохожие из разных стран – Рей редко их видела порознь. И вот пришло время Тренту Снарку возвращаться в родной Кэролл, и Мэдока отправился в чужую страну вместе с ним. А следом и Рей, которая до конца жизни останется с господином, и Рен и близнецы, даже Сора и дедушка Наоки. Что вечно ворчал и не мог видеть дядю Тэтсуя. Дедушка, взрастивший шестерых сыновей и потерявший пятерых из них, в том числе и отца Рей так и не простил ему выбор монастыря Дракона Земли «Шао». Едва Тэтсуя рассказал о своих планах стать монахом монастыря в Син, как дедушка прогнал его – младшего из своих сыновей – и запретил приближаться к родному «караван сараю», как дедушка Нао называл свой дом, подобно кочевникам Лунных Земель. Наверняка дедушка счел это личным оскорблением, ведь он уже тогда был старшим в клане и растил сыновей себе на замену. Клан испокон веков хранил верность семье Мэдоки, молодой господин был не против решения Тэтсуя, несмотря на то, что дядя не смог бы совмещать две службы вместе. Однако дедушка Наоки был иного мнения, хоть и не высказывал его при Мэдоке. После того ухода дедушка всерьез занялся Рей, которая изо всех сил старалась не разочаровать Наоку, ведь она у дедушки – последняя. Теперь Тэтсуя ехал вместе с ними на маленьком бриге «Каспер», Рюу, как прозвали его среди монахов, «молодой дракон», ставший телохранителем и лучшим другом Трента.
-А в чем заключается эта игра?
-Все, кто негативно отзывался о Снарках – на самом деле лишь часть армии тренированных убийц, которые с фальшивыми удостоверениями на графские и виконтские титулы бороздят моря востока и даже западный океан, странствуют по дорогам от кабака к кабаку в надежде на приз!
-Приз?
-Вызов на дуэль. И в следствии с определенным шансом на неудачу – голову Снарка. Любую, даже бастарда.
-Снарки в моде. – Меланхоличная и как всегда аккуратная Рен пожала плечами.
-Снарки, Снарки – я прямо слышу, как братец Генрих бьется башкой об стенку в приступе ярости. – Литон тихо хихикал, подбрасывая в руке невесомые двадцатигранные кости.
-Снарков так ненавидят?
-Три Генриха желают поохотиться на редкого зверя, что поделаешь.
-Алхимики называют такой организм как снарк «формой для литья Спирали». – Трент Снарк откинулся в кресле до упора и стал дымить в потолок кают-компании.
-Я совсем запуталась. – Рей схватила себя за волосы. – Что за спираль? Это как Единый Бог Средиземья?
-Что-то вроде – только не полный, а частица. Ну, понимаешь, согласно их учению – я сам по книгам изучал, не обессудь – у каждого человека внутри живет малая спираль, их там множество, но они все похожи, поэтому говорят – она одна. Дай этой спирали время, и она воссоздаст человека, преобразовав четыре элемента, один из которых – земля. А так как и время принадлежит ей, потому что алхимики уверены времени нет, его отмеряет спираль, позволяя людям думать с течением времени и всему прочему совершаться и тому подобное – скучно все это и интересно одновременно – не буде Спирали, не будет и Времени. Скучно и интересно все это… одновременно…
-Скорее первое. – Вставила Рен, помахивая опахалом над головой старика Наоки и смотря сквозь стекла очков – редкая вещь в Королевствах, как говорил Рей Трент. В королевствах очков не носили, зато пользовались подзорными трубами – Рей много прочла из библиотеки каравана, когда узнала о том, что Мэдока отправляется за море вместе с другом.
-А все спирали всех людей и даже родственные им – живых созданий окромя людей – образуют то, что они называют Великой Спиралью. Сердцем, Душой Мирозданья. Но есть одна форма сущего, за исключением четырех элементов, в которой не живет спираль, а лишь форма для литья её. Но это тоже «живое создание бога», как говорят в Средиземье, однако именно оно виновно во множестве болезней.
-Про такие говорят – «создания дьявола» в вашем Средиземье. – Рен не делала разницы между союзными пятьюдесятью королевствами Мертаны и королевствами срединного моря.
-Ну, хоть в Королевствах не поминают черта! – Развел руками Снарк.
-Ага. – Рен медленно махала перед сидевшим с закрытыми глазами дедушкой. – Только вот в вашем Средиземье считают Королевства одним большим раздувшимся Чертом.
-Они религиозные фанатики. Слава Безымянному в Королевствах еще не понастроили церквей и мечетей как в Средиземье. Я ничего не имею против храмов Син – там люди хотя бы пытаются понять себя и тихо проводят время, никому не мешая и никого не трогая.
-Не сжигая на кострах. – Подсказала Рен.
-Они не фанатики, алхимики – ученые. Впрочем, алхимики ближе всего приблизились к пониманию Истины, чем ученые империи Син, религиозные фанатики Средиземья или звездочеты Гильдии.
-Гильдия – и есть алхимики! А вот Син – дикари. Они не ездят на лошадях, страшно подумать – их там разводят и едят! И еще собак и кошек.
-Но они же вкусные. – Краснея, заметила Рей и поджала от досады губы. – А мудрецы разных стран? – Рей взглянула на молча читавшего Мэдоку.
-Они понимают себя. Но не могут передать свое понимание другому. Они говорят: вся истина внутри человека. Но мудрецы не могут показать её – они лишь указывают путь, по которому каждый сам идет к своей истине. Такие истины умирают вместе с человеком.
-Алхимики не умирают как император Син?
-Они – может, и умирают, но их знания – нет.
-И что, - девушка схватилась за грудь рукой, - внутри меня тоже живет спираль?
-Это дико, еще одна сказка из числа: а давайте организуем сто какую-то там экспедицию на юг и поищем в песках драконов?
-Драконы!.. – Рассмеялся Трент Снарк. – Ученые Син не признаю их до сих пор.
-Признавай – не признавай, дракон от этого никуда не денется ведь, или как?
-А ты видел живого дракона?
-Нет, зато, когда будем в Южном Кэролл, я покажу тебе кости этих тварей – они огромные, я ребенком играл в черепе одного из них.
-Подобные черепа раскапывали и в Син, их ученые считают – когда-то давным-давно на земле жили огромные ящерицы, им и принадлежат эти черепа.
-И драконы ему не настоящие – Литон рассматривал выигранную в дромо у Мэдоки шкатулку, рубиновыми глазами из-под пшеницы с неё скалилась серебряная волчица весьма озорная на вид. – Син умудрились испортить даже Снарка.
-Ну, нет – рассмеялся Трент, - Снарка не испортишь ничем. У Снарков на гербе змея и акула – талантливые интриганы и бесстрашные воины…
-Убийцы. – Подсказала невозмутимо стоявшая за проспавшим весь разговор дедушкой Наоки Рен. Будучи слугой, весьма умной и острой на язык она не смущалась пускать его в дело, сохраняя внешне абсолютную невозмутимость и учтивое хладнокровие, говорила вещи, заставлявшие краснеть Рей, говорила тоном, от которого хотелось провалиться под палубу и познакомиться с рыбками. Рей ни за что бы не смогла так разговаривать с молодым господином.
-Без этого не куда. – Совершенно не обидевшись, рассмеялся Трент. – Все лучше Трех Генрихов.
-Кто они такие, эти Генрихи? – Спросила Рей.
Закончившие игру молодые разодетые люди поднялись на палубу подышать воздухом. При этом они громко стучали сапогами. Стоявший за спиной Трента, словно бронзовая статуя, влитая в медленно раскачивавшуюся деревянную палубу Тэтсуя проводил их взглядом.
-Генрихи? Три Средиземских тролля, что подмяли под себя весь юго-запад Королевств.
-Тролля? – Рей попыталась представить тролля из легенд северных народов, и получился огромный зеленый великан со странной бородавчатой шкурой. Еще у тролля два рта, вроде.
-Да Три Тролля: толстый, тонкий и непонятный. За исключением святейших Борджия и банкиров Медичи – самые влиятельные люди в Средиземье после Папы и одновременно с каких-то пор – три герцога южных земель Королевств Мертаны: Генрих Бордо,  Генрих Рокфор и Генруа де’Шаризо. Последний – хуже всех, кого можно встретить, однако ты вряд ли его повстречаешь – он обитает в сумерках бесконечных коридоров столицы, из белого золота они, а тролли жадны до всего золотого…
Рей поняла, что Трент как-то по-своему представляет троллей, и, попытавшись проникнуть в его мысли увидела три темных силуэта в контражур: с острой ехидной улыбкой первый, с жадной и обаятельной – второй, а третий улыбался так еле-еле, словно давился чем-то внутри себя. Все трое – лишь тени на фоне отблесков факела в глухом длинном усеянном портретами коридоре на красном, словно залитом кровью ковре. Их не видно, только оскалы – их три, и они ярки. Оставив отпечаток тени в глазах, улыбки исчезли вместе с наваждением, а Рей тряхнула головой.
***
Спрыгнув в темноту переделанного под добавочные каюты второго – носового – трюма, Рей, стуча босыми пятками, унеслась в каюту Рен. Закиданная книгами подушками и отчетливо пахнувшая кальяном, она манила Рей, словно осколок прошлой жизни.
Юрико и Яиои как всегда дрыхли в обнимку. Между ними уютно устроилась Сора. Маленькое Небо, не родное для двух только внешне взрослых близняшек, которые, однако, те считали за свою истинную сестру. Хоть и дразнили временами довольно жестоко.
-Сони, подъем, мы сегодня причалим! – Трясла их Рей, а они мурчали и, бормоча что-то – брыкались даже, кусаясь временами. Палуба «Каспера» качнулась – полетели сложенные в стопку книги со старыми пожелтевшими, но такими душистыми страницами. Извращенка Юрико однажды пробовала слеплять их через прослойку сыра с лунными грибами и отправляла в рот. Правда тогда ей было лет двенадцать, но она успела накормить шестилетнюю Рей. Рей долго кашляла, но в тайне ей нравилось все, чем «угощали» девочку близнецы.
-Помнишь фонтаны Селим? – Схватила Яиои руку Рей, в момент проснувшись. Палуба накренилась в иную сторону, и вся троица поехала вслед за подушками. – Уютные сады в Химэдзи, замке Белой Цапли. Мне приснились…
Девушка закрыла глаза, вспоминая сон наверняка. Рей завидовала ей – она никогда не видела снов, может и видела когда-то, но уже все позабыла. За свои четырнадцать прожитых малых зим, Рей растеряла все воспоминания о самом раннем детстве и чувствовала, как что-то из неё улетает, словно ввысь.
Проснулась Сора. Девочка по имени Небо – настоящий пуни-пуни-лапи – «гений», как их называли жители Средиземья и Королевств, в свои неполные десять уже читала на всех языках, на которых пишутся и писались во все времена книги, даже на лаелонском, позабытом и мертвом, вместе с первыми людьми, что основали когда-то Средиземные Царства. Она как-то сказала Рей, что та сны видит, но забывает, и если хорошо постарается – то вспомнит.
«Твои сны – особенные, раз они сокрыты даже от тебя», сказала маленькая Сора, смотря своими большими и умными глазами из-под очков Рен, которые та любила на себя натягивать.
Рей не была уверена, что её сны особенные. Но хотела попробовать те упражнения, которым научила её Сора. Вот только дедушка постоянно заваливал с тренировками. Словно потеряв сыновей свои всех до одного (почти всех – но Тэтсуя он за сына обычно не считал в разговоре, а вот в душе – Рей все еще надеялась) он спешил передать все свое мастерство главы клана Ао хоть кому-то.
Помнит ли она фонтаны Селим?
-Сады полные птиц и душистых цветов, огромные кипарисы и карликовые буки с зелеными листьями толщиной в ладонь, под которыми так любила читать Сора? Неужели я могу это забыть?
-Ты счастливая. А у меня такое чувство, словно я их больше никогда не увижу.
-Не гони метелицу, Яи, три месяца назад ты могла насладиться ароматами этих садов, Ои, через пару лет – сможешь снова, нэ? Ну, может – пять. Пять лет – не так уж и много, к тому же Южный Кэролл – самые живописные земли в королевствах. Трент так часто о них рассказывал. Это же отлично – путешествовать, и тебе не все равно где стирать белье и вешать на просушку? – Юрико насупилась, потом потянулась и, вздохнув, запела: «Наступает новый день, что же нам мечта готовит, где мой дом, домик-домик – где ты мой, ласковый и солнечно-уютненький такой? Мной исхожен белый свет, в переулке темном прислонился, чья-то тень уставилась в глаза – уж не враг ли это? Сети суетного зла людей, усталости и слишком многих зим, эти нити не порвать руками и кинжалом не разрезать: Смерть – Рыбак, а я – всего лишь рыба. Сколько мне осталось по мирам отчаяния бродить, где же дом, уж не позади ли в жизни он остался?..»
-И что такие мрачные сегодня? – Яиои расплела сонной Соричке косичке и стала заплетать их снова – по-другому. В этот момент корпус «Каспера» вздрогнул. Девушки и Рей прислушались. Не обратившая на толчок никакого внимания заспанная Сора стала вылезать из-под подушек и толстых перин, ища свои тапочки – и в тот миг удар повторился.
-Вторая, чуть ближе к носу. – Пробормотала Рей.
-Что вторая? – Не поняла Юрико, и тут же с носа раздался отчетливый выстрел.
-Вот и носовая пушка. На «Каспере» всего четыре бортовых и по одной с носа и с кормы. – Рей подняла вверх ладошки и, закрыв глаза, сделала умное многозначительное лицо. – Что вы хотите – Литон торговец, курсирующий между восточными портами Королевств и Срединными землями папства по Коралловому и Срединному морям. Морган Морлей рассказ мне, что плавал раньше на военном корабле и команда его хорошо обучена, а вот пушечек маловато…
-Мы с кем-то сражаемся? – Яиои стала сосредоточенно искать свой маленький кинжалик «Сон феи» с таким видом: «ну вот куда он снова подевался?»
-Не думаю. – С серьезной миной молвила Рей и встряхнула волосами цвета самой черной тьмы. – Скорее это приветствие, возможно, мы повстречали другой корабль или раньше срока подошли к берегу. Если бы это был бой – мы услышали бы крики.
На носу кто-то закричал, и палубой выше затопали ноги. Через секунду борт сотрясся с другой стороны – выстрелили обе пушки сразу.
***
Сора сказала, что взрослые могут продолжать заниматься своими гадостями, а она пока поспит, и снова забралась под подушки с головой. Когда Рей выбралась на палубу, а за ней показались лица Юрико и Яиои – на мгновение, чтобы снова опасливо нырнуть обратно – никого кроме команды на ней уже не было. Краем глаза Рей заметила бросок в воду – тело описало дугу и ударилось с легким фонтаном брызг. Кричали чайки, небо было голубым настолько, что обжигало глаза после полутемной каюты. Капитан счищал кровь с сабли. Покачивались многовесельные шлюпки – со всех сторон, но в них никого.
-Окружили на веслах, вон с той косы рванули – за пять минут оказались вокруг нас, едва успели сигнал дать, думали взять на абордаж. Смотри Рипли, вон их мертвяк на отмели.
Прямо на Рей смотрели глаза Тэтсуя, он был весь в крови – от ног до головы, словно искупался в ней. В обеих руках – танто. Рядом – тяжело дышавший и улыбавшийся солнцу с новой силой Трент Снарк. Рей стала оглядываться, ища молодого господина, и вскоре увидела Мэдоку, на его лице была кровь. Глаза Рей  округлились, но она быстро поняла, что не кровь молодого господина это. Рен была рядом с ним. Даже она сражалась. Рей развернули две сильные руки и правая влепила затрещину. Девушка коснулась рукой лица.
-Где ты была?!
Дедушка, его глаза походили на рассерженных пчел, два роя, молнии. Рей сдержалась, чтобы не заплакать. Можно было сказать, что молодой Господин сам сказал ей проведать близнецов, но хоть это и было правдой – не к месту она сейчас.
-Дедушка, простите. – Упала на колени Рей и сложила руки на палубе, вляпавшись в свежую кровь. – Это никогда не повторится. Я клянусь никогда больше не отходить от молодого господина.
Украдкой Рей взглянула на Мэдоку. Тот не видел её и дедушку, беседуя с Рен, говоря ей что-то, молодой господин показывал в сторону открытого моря. Там из-за зелени выступали в легкой дымке силуэты домов. Порт Квенты.
-Без пяти минут порт – сели на мель. Шлюп совсем разнесло, явно после шторма. Неужели второй прошел – тот же оставили восточнее? – помощник Моргана рассматривал какие-то обломки серого цвета на песчаной косе к югу, бриг уже оставил их далеко позади. Морлей, передавший ему трубу, взял вторую и прицелился в сторону порта.
-Не успеем. – Процедил он. – Вон, какие шустрые, гребут как черти. Тоже заметили халявный приз. Если на тех мелях и осталось что толкового, через полчаса уже не будет, а у Литона срок поджимает, не успеем.
***
Город утопал в садах. Маленькие деревья оказались пальмами, прямо у порта раскинулся обширный рынок. Вначале Рей оглушил мир непривычных запахов, но она успела к ним привыкнуть, пока спустивший паруса «Каспер» разгружался. Обнаженные по пояс люди сновали с тюками, выгружали огромный караван дедушки и еще многочисленные грузы, что привез Литон, Рей вместе с близнецами отведала половину местных блюд, что готовили у причалов торговки в пестрых одеждах южанок. Особенно Рей понравились запеченные арахис с медом и молоком, которые готовила полуголая девица лет шестнадцати. Загорелая с каштановыми волосами до пояса, она слизывала с пальцев патоку и улыбалась Рей, пока Сора совала в рот все, что послаще.
Вытянув руку, юная торговка сунула сладкие пальцы в ротик Рей и та не сопротивляясь, слизывала с них. Пальцы совершали странные движения во рту. Рей краснела, не понимая причины своего смущения, как и странного обычая этой страны. Загорелая девушка с обнаженной грудью и коричневыми сосками звонко рассмеялась, резко вынув пальцы изо рта Рей, которую тут же уволокла от прилавка абсолютно серьезная Сора. Обернувшись, Рей увидела, как девушка за горячим паром от углей облизывает пальцы, смотря им вслед, и машет рукой. В груди у Рей стало жарко, захотелось пить даже после холодного молока.
Залитая солнцем Квента встретила их очень радушно, вся оставшаяся половина дня ушла в хлопотах, которые обошли Рей стороной. Вслед за целеустремленной Сорой, Рей исследовала крупнейший порт Кэролла, и окончательно заблудилась бы. Но Сора была не такая – девочка уверенно бежала вперед, протискиваясь в любую щель между людьми и Рей просто поспевала вслед за ней. Караван построили сразу за воротами города портовые рабочие, нанятые Трентом. Сразу по завершении все двинулись в путь: люди, встретившие Трента на лошадях, а дедушка со слугами – в караване. Наоки сел в позу лотоса и стал медитировать, но перед этим он успел сказать во всеуслышание о том, что чувствует тут тьму. Трент усмехнулся.
-Тьма, тьма грядет. Сколько пророков исчезнувших народов предрекали и обещали Королевствам тьму? Пять веков назад Хаосиз кричал об этом в пустынях юга. Три сотни лет назад папа Средиземья в папстве своем проклял страны Королевств за отречение от единого бога и признал в Безымянном чуть ли не дьявола. Сто лет назад вопли неслись вслед за победной поступью Экстерминатуса по землям востока и юга. Но Королевства все еще стоят. Я тоже склонен думать, что что-то сотворенное людьми когда-нибудь падет, однако – я вернулся, а жизнь по-прежнему бьет ключом.
Дедушка поворчал себе под нос и засопел, впав в транс. Рен стала позади него и принялась отгонять не существующих в Кэролл мух. Огромная повозка – что-то среднее между кибиткой и маленьким передвижным дворцом – тронулась в путь.
-Как только со стен и с башен родового гнезда увидят это чудо с востока – поймут, что приближается Снарк. – Усмехнулся вновь Трент. Однако лицо его слегка потемнело. Казалось, что он грустит. Рей взглянула на него украдкой и снова принялась смотреть по сторонам. Она ехала на кобыле, которую подвели слуги Трента вслед за Мэдокой и Асукой – те ехали вдвоем, о чем-то тихо беседуя. Рей не смела им мешать. К замку они должны были прибыть к самой поздней ночи этого чересчур длинного и полного событий дня.
-А знаешь, почему Снарк? – Трент обращался к Рей. Литон остался на корабле – ему нужно было к сроку вернуться с товаром, то есть снова пересечь Коралловое море на «Каспере». Он попрощался с ними и пожал руки Тренту с Мэдокой. Слуги же, приехавшие из замка были незнакомы ему – больше десяти лет жившему за границами родных земель. Только со старым Кицумом обменялись они улыбками и рукопожатиями. Рей улыбнулась как можно учтивее.
-Говорят, что если Снарк двинется к кому в гости – он возьмет с собой свой родовой замок. Это лишь отчасти шутка, у меня некоторая родня годами не вылезает из своих гнезд. Теперь же будут отсиживаться там десятилетиями.
Рей широко улыбнулась, закрыв от садящегося за далеким лесом солнца глаза.
***
Едва выехали за стену портового города, как увидели повешенных детей на старом трухлявом дубе.
-Что это? – Рей ткнула в мешки, подвешенные к ветвям древа. Казалось – куклы раскачиваются с замершими серыми лицами.
-Вот я и дома. – Вздохнул Трент и взлохматил голову. – Только сейчас осознал, что к папскому дьяволу все же вернулся!
-Они мертвы? – Спросила Яиои, разглядывая подвешенных гирляндой мальчиков и девочек в маленькую бронзовую подзорную трубу со старыми стеклами. На голову девочки села птица – черный ворон с синеватым отливом загривка, с деловитым видом он стал выклевывать ей глаза. Яиои отложила трубу.
-Опять не поделили естественный налог.
-Что такое естественный налог? – Вопросительно взглянула на Трента Рей, но тот не склонен был отвечать. За него ответил Мэдока.
-Это когда простые люди отдают своих детей в застенки Гильдии на опыты, отроков постарше – в легионы Экстерминатуса, а еще девочек отсылают на крайний север, за стену в Темный Орден. – Помолчав, молодой господин добавил. – Налог называют «естественным», так как забирают обычно самых слабых или тех, кого родители любят слабее, кем меньше всего довольны.
Асука, ехавшая слева от Мэдоки издала странный звук и подняла лошадь на дыбы. Низко надвинутый на лицо капюшон коричневого плаща слегка приподнялся, обнажая курносый нос и тонкие, плотно сжатые губы девушки.
-Неужели сами отдают?
-Если сами – то обычно обходится без этого. – Мотнул головой в сторону дерева Трент Снарк.
-А это можно как-то прекратить?
-Вот этого именно сейчас ждет от Снарка Генрих – чтобы тот встал на пути у Гильдии.
-Так можно?
-Это суть Мертаны, Дух Королевств, которого мне так «не хватало» в Син!
-Проклятых Королевств. – Лицо Рен ничего не выражало, она зевала столь демонстративно, что все её знавшие могли понять степень презрения этой странной слуги рода Ао. – Рей, ты думала над тем, почему пересекая Средиземное Море, мы скрывали цель нашего пути? Каждый раз при досмотре груза Литон указывал в документах не конечный пункт назначения? Таких как он кое-где называют «контрабандисты», а где-то и вовсе причисляют к пиратам. Единственный выход для контрабандиста – не выглядеть аутентичным контрабандистом. Мы весьма респектабельные дорогие и знатные гости, мы плыли как щит, под тенью которого совершились несколько незаконных сделок. В разных странах Средиземья разное отношение к тем землям, на которые мы ступили этим утром, хоть уже который по счету Папа Мертану ненавидит и обещает скорый крестовый поход, он вряд ли состоится когда-нибудь.  Папство не сумело привить ненависть к королевствам повсеместно в своих краях, а жители Син слишком мало знают, чтобы судить. Единственные кто на себе почувствовали, что такое Королевства Мертаны – это жители южных империй Дахмут, Ишвар и иже с ними, за произнесение названий которых кое-где здесь отрезают язык, а где-то даже вместе с головой. Исчезнувших южных империй.
-Истребленных южных империй. – Асука посмотрела сквозь капюшон на Рен так, словно могла видеть её суть. Она говорила тихим и отстраненным голосом, однако Рей ожидала взрыва. Рей единственная настолько хорошо знавшая молодую госпожу, чтобы почувствовать её следующий поступок. Но в этот раз Аська сдержалась, её маленькие столь знакомые Рей белые зубки скрипнули, когда пришпорив серого в яблоках, девушка рванула вперед подальше от медленно ползущего каравана. Минуту спустя Мэдока присоединился к ней.
Трент вытер пот со лба и взглянул в небо.
-Я дома… - Шепнули его губы.
В его глазах Рей видела тени неподвижно висевших людей. Шел мелкий дождь тогда, в то раннее утро, когда пятнадцатилетний Трент покинул родной замок навсегда, без намерения возвращаться. Спустя десять лет он вернулся. Рей открыла глаза и посмотрела на равнину. Вдалеке, на полях работали люди – крохотные фигурки, едва заметные отсюда. Они спешили, ведь лето заканчивалось.
Естественно?
Рей взглянула снова на видневшееся далеко позади дерево. Рен словно прочла её мысли.
-Называя налог Естественным, - Рен поджала губы и выдохнула воздух, - члены гильдии имеют в виду – «эти дети и так умерли бы, не создай мы таких хороших условий для вашего размножения». Отсутствие войн и масштабных эпидемий в Королевствах в последние несколько веков тоже считаются. Все иные народы чают, что жители Королевств как сыр в масле катаются и это отчасти так, для аристократии. Для простого народа это значит – их не режут ночами черти кто, но… - Рен взглянула в глаза Рей и та слегка поежилась. – Простолюдинам нечем платить Гильдии и… кхм, ладно – назовем этот атрофировавшийся орган Советом Пятидесяти Лордов Королевств Мертаны и Окрестных Священных Земель. Притом, что сама «Миртана» лежит намного западнее – это крупный остров в окружении многочисленных архипелагов. Считается родиной мифического Безымянного, основавшего Гильдию. Или наоборот – бывшего первым результатом деятельности Гильдии, её экспериментов, как Экстерминатус, возглавляющих автономные армии Королевств – карающую длань с пастью в ладоне, что жрет иные народы и живет за счет них. Королевства умудряются сотни лет воевать и одновременно не прекращать торговлю. Семья фермера королевств так же многочисленна как семья крестьянина в Империи Син. Если на двоих родителей приходится больше пятнадцати детей это означает одно – доживут до двадцати от силы пять-шесть, и это уже хорошо. Если доживает больше десяти – через пару поколений страна окажется критически перенаселена, это хорошо для любой страны, но не для королевств, и это признак их ущербности.  – Тут Трент Снарк усмехнулся с грустью, а Рен сняла красный осенний листок из волос дедушки Нао. – Я читала отчеты путешественников Лао-Шина с востока и Кхала с юга, по переписям двадцатилетней давности в Королевствах Мертаны проживало больше пятидесяти миллионов человек. Это в пять раз больше чем во всем Средиземье и в два раза больше чем в намного более протяженной империи Син. Армия Королевств насчитывала тогда два миллиона человек, но после этого были истреблены несколько ранее расколотых империй юга, - Рен пренебрежительно выпрямилась, - вроде бы даже они были на правах новичков включены ранее в состав королевств. Темное это дело – полвека как завоеванные платили дань Королевствам, служили им и ждали когда войдут в состав страны как полноправные земли Мертаны. Их даже официально охраняли воины Экстерминатуса, сорок тысяч вроде. И вдруг внезапно сорвались, 901 года от основания Королевств 11 дня первого месяца осени – месяца сбора летнего урожая – пересекли границу, напав на Королевства с жалкими восьмьюдесятью тысячами, от которых стараниями рейнджеров Мертаны до Столицы-то добрались половина. И едва осадили, как узнали, что их земли сожжены и народ их истреблен не до чеки телеги даже, а поголовно – убили всех, включая младенцев. Ведь они нарушили одно из основных положений закона связывающего порабощенные Королевствами Империи юга и востока – никогда и ни при каких условиях не пересекать с армией границы Мертаны. Локальные конфликты, внутренняя вражда, войны с соседями, отказ платить дань – за это могли пострадать их правители, смена власти на лояльную и только. Но после подобного не щадили никого. Экстерминатус и легионы в тот раз не возвращались в Королевства – остатки разрозненной и деморализованной армии южан добивали ополчения и рейнджеры. Королевства огромны и беспощадно зажиточны, в отчаянии южане вроде как применили технику выжженной земли?
-Это прозвали голодной войной.
Рен смотрела на Трента, скосив глаза, помахивая при этом над спящим дедушкой опахалом.
-Желали досадить и жгли в Северном Кэрролле портовые склады. Но кроме самого Кэролла это не задело никого, вот беда на голову Снаркам, да? Тогда-то эти затворники высоких замков и стали «подминать под себя королевство за королевством»? Рей! – Рен повернулась и снова взглянула в глаза, но на этот раз Рей сдержалась, не бросилась в краску и не отвела взгляда. – Ты знаешь, что все когда-нибудь заканчивается – ты видишь в Королевствах признаки запустения?
-Дедушка сказал, что чувствует тут тьму.
-Ну, еще бы! Королевства питаются не только другими народами, но и собственными детьми!
Рей собралась с силами, чтобы выдержать этот странный взгляд.
-Дедушка сказал бы: плод сначала созревает, а потом начинает гнить, если его вовремя не снять с ветки и не переработать. Я вижу спелый созревший плод, он вкусен и приятен взгляду, мне понравилась Квента, если и остальные города подобны ей – я с радостью бы тут осталась жить… с Молодым Господином и его будущей супругой. Мне не нравится, когда убивают детей, это неправильно для моего понимания, но в чужие земли со своими обычаями не ездят. Я тут гость, я не хочу говорить никому, как нужно жить. Простите меня за мои слова о том, что это нужно прекратить.
Рен улыбнулась довольная и слегка зачарованно смотрела на Рей.
-Не гниет еще?
Рей посмотрела по сторонам. Для этого пришлось заставить лошадь сделать маленький круг. Тщетно искала Рей следы гниения, опушка леса вдалеке звала и манила, поля колосились пшеницей, люди, работавшие вдалеке, тянули к себе сердце четырнадцатилетней девушки. Воздух был чист и настолько вкусен, что только морскому под стать и прибрежному. Рей дышала полной грудью.
-Нет. Это хорошие земли. Наверное, тут живут добрые люди, они не могли повесить тех детей.
-Ты права – их повесили не они, ведь это – их дети. Плод созрел? – Рен внимательно посмотрела на молчавшую в смущении Рей. – Карта по которой ты прибыла сюда зеленого цвета, мало того на ней – лилии. Тебя не будут искать егеря и рейнджеры королевств, чтобы повесить за пересечение границы как тех детей за отказ выплаты Естественного налога их семьями. Литон хоть и опальный, но брат Генриха Рокфора, а у Мэдоки охранная печать Запретного Города, он знаком с Императором Син который еще никогда не воевал с королевствами… пока не воевал. Если Твой, - Рен сделала ударение на этом слове, - молодой господин пожелает остаться – он сможет это сделать, купив права на титул у палаты лордов, за покупкой родового гнезда какого-нибудь разорившегося местного феодальчика вообще не встанет дело. – Рен свесилась с каравана и присмотрелась к глазам все еще молчавшей Рей с расстояния в метр. – Эх, похоже, я права и Королевства Мечты поймали еще одну юную душу…
Рей вздохнула и ничего не ответила.
***
Ворота замка Думстоун оказались слишком маленькими, чтобы впустить караван дедушки. Его разбирали всю ночь и заносили по частям, чтобы собрать уже внутри. Хорошо, что Трент все предусмотрел, и с ними ехали портовые рабочие – слуг в замке было на удивление мало.
Дедушка сразу впал в свою вечернюю медитацию, и Рен приказала не трогать его, Нао заносили внутрь вместе с крышей каравана, которую быстро сняли ловкие рабочие.
-Отец в Столице? – Первым делом осведомился у хозяина замка Трент.
-Да, сейчас от силы там сорок Лордов в палате, остальные в своих замках. И я не советую там тебе показываться.
-Я в курсе. Там сейчас грызутся на счет «казуаров» применения Салического закона.
-Нед твой брат? – Спросила Рей на ухо Тренту, понимая, что ведет себя возможно и не по незнакомому этикету.
-Ага. – Рассмеялся во весь голос тот. – Мы все слишком разные – и внешне и, по сути. У меня восемь братьев и один нормальный.
-Я все слышу. – С укором проворчал Нед. – Однако рад, что оказался «нормальным».
-Нед, - легкой грустью сказал Трент, - я не говорил, что нормален именно ты.
-Мы столько не виделись и на те, - с показным отчаянием воскликнул Нед, ухмыляясь в растрепанную на ветру бородку. – Ты мне еще спрятанный от тебя деревянный меч припомни.
-Он назывался «Лед».
-Безымянный, ты помнишь! И кто после этого не нормален?
-Я не забываю друзей врагов и осколки своего детства. Впрочем, на первых двух память иногда подводит.
-Тони в «кузнице», которая все меньше напоминает кузницу, а больше жилище алхимика-изобретателя, вместе с Пайпер Сноу. Помнишь её? Они будут рады тебя видеть, но ради безымянного прости, что не вышли тебя встречать, ты же знаешь. Пока тебя не было, Тони вместе со своими «Зачарованными» стал ковать самые лучшие мечи в королевствах, теперь Снарки – еще и кузнецы. В Столице твоего брата прозвали «Железным Человеком», постепенно начинает складываться легенда о его Стальном Сердце, слугах Танатоса (по-видимому, это наши четыре зачарованные сестренки-ведьмочки Сноу) и всем таком прочем. Наш зеленый холм рисуют как извергающийся вулкан под черными грозовыми небесами, воистину Думстоун отныне Роковая Гора. Ты же знаешь аристократию – им нужно выделяться всеми возможными способами их клинки не мог выковать обычный человек, поэтому твой брат теперь как бы Бог в устах не только лишь народных…
-Им?
-Безымянный, да какие бы аристократы, я в Столице ни разу не был, отец там ни разу в совете пятидесяти не заседал лично, лишь его представитель появляется время от времени на радость местным троллям.
Сора. Отчего она это сказала?
-Я много читала про ваш род. Таких как вы, у нас на Родине называют «хикикомори».
-Хики-кто? – Нагнулся к семилетней Соре высоченный Нед Снарк.
-Отшельники, десятилетиями не покидающие свои дома, пусть даже те возвышаются посреди оживленного города. Они есть не только на полуострове Нипа, но по всей империи Син. Бессмертный Император в Запретном Городе тоже отшельник-хикки, его почти никто не видит, но мой отец с ним – близкие друзья детства. Оказывается у вас в стране много хикикомори.
Сора по-хозяйски стала осматриваться.
-Пока мы плыли на «Каспере» было много разговоров. – Сора целомудренно закусила большой пальчик, вспоминая. – Говорят, в ваших Королевствах скоро тролли будут воевать с хикикомори. Соре интересно – как это?..
Трент и Нед рассмеялись. Настала пора Рей уводить Сору подальше, закрыв ей для верности ладошкой ротик, пока та еще чего-нибудь не ляпнула, уставшая с дороги.
За те два месяца, что они провели в замке, Рей успела привыкнуть к новым порядкам. Все тут было незнакомым, чудно, но в то же время интересно. Рей знала, что скоро они отправятся на север, оставив дедушку на попечение Рен и её близняшек. Сора тоже остается, а вот Трент вместе с молчаливым Тэтсуя поедут вместе с молодым господином. После того как Мэдока прошел Храм Испытаний он изменился. Рей не знала точно – в чем, но что-то поменялось в нем. Он выбрал именно её для своего путешествия в Чернотопье, откуда вернулся с молодой госпожой. Так странно, ведь Рен претендовала на место по правую руку от господина. Дедушка дорожил Рей – она это знала – и желал ей добра, однако она осталась у него одна, единственная, кто смог бы еще служить господину из почти истребленного клана Ао. За два дня до начала путешествия через земли Северного Кэролла, а затем и Вирджин, Кейстоун вплоть до северных земель Нью-Старка и стены, дедушка Нао явился к Рей во сне.
-Видишь!?? – Скрипел он, потрясая странным причудливым посохом, – Ты… это… видишь?!
Рей пыталась понять, что не так, но не могла. Однако дедушка старался, Рей не хотела его расстраивать, поэтому кивнула головой и ответила:
-Да дедушка, я вижу. Я буду хранить молодого господина.



Хакан Лейстер.
Капли были маленькие, едва заметные на снегу. Следы – похожи на волчьи. Тело тащили волоком, без перерывов даже на полминуты отдыха, свойственных людям. Следов борьбы тоже не было. Волки оттаскивают обычно тела в укромные места, или зарывают их на месте, однако ни один волк не станет тащить тяжелую добычу несколько лиг вглубь леса даже волчатам в подарок, но то – по ту сторону стены, а по эту другие волки, они крупнее и... непредсказуемые. Всего-то было – пройти по ним до самого конца и, удостоверившись в смерти охотников, вернуться обратно. Но с каждым шагом вглубь леса Хакан ощущал неясную зудящую тревогу. Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
С легким лязгом палаш вышел из ножен. За ним появились еще два меча – Дрого и Селвин последовали примеру «Лесного Лорда», как за проведенные в егерях полгода успели прозвать в шутку Хакана Лейстера. Скрипели стволы северных сосен, ветви терлись друг об дружку. Надсадно ухнула сова, взлетев с ветки и поскользнувшись, едва на растянулся замыкавший группу Дрого.
Хакан остановился первым. Как вкопанные замерли его люди. Хакан поднял два пальца и ткнул ими в темный предмет, лежавший на снегу. Вокруг не было никого, лес утопал в сумерках. Лесной Лорд приблизился к телу и перевернул его носком сапога. Охотник был мертв, труп не вмерз в хрустящую корку снега – полчаса от силы. Оглядев пристально просветы между деревьями и оглянувшись на невозмутимо грызшего кожаный воротник плаща Безухого Селвина, Хакан вернул меч в ножны и опустился на колени рядом с телом.
Следы обрывались тут. Вокруг не было ничего, только тело в луже собственной крови.
-Волк?
-Похоже на то. – Хакан посмотрел на Дрого. Тот встревоженный вслед за Лордом не переставая, вертелся на месте, оглядываясь снова и снова. Хакан, не снимая перчаток, расстегнул воротник у охотника в том месте, где на снегу растекалась лужа крови. Дернувшись, словно обжегшись, он отскочил от тела, но меч так и остался в ножнах.
-Нужно найти второго. – Сказал он голосом чуть более бесстрастным, чем бывало утром, после пьянки в «Червоточине Маггота».
По глазам Дрого с Селвином Хакан понял – они чувствуют его волнение, чем больше страха и невольной импульсивности будет в нем сейчас – тем больше в ответ появится у его людей. Они конечно не побегут. Это крайность, за которую с них спустят сначала шкуры, а потом снимут головы. Не потому что он бастард Лорда, просто они егери Черной Стрелы.
-Мы должны найти его как можно быстрее, пока окончательно не стемнело. – Как можно спокойнее и жестче отдал приказ Хакан. Селвин перестал жевать воротник, Дрого вострил уши как гончая и завертелся на месте, слегка приподняв лезвие палаша. Они поняли – это был приказ.
Прошли еще полчаса, и утопавший в вечерних сумерках лес рассек легкий как ветер свист Дрого. Разделившиеся на свой страх и риск для поисков второй жертвы егери стояли вокруг расчлененного тела.
-Он взорвался изнутри? – Шепнул Дрого.
Селвин хрустнул позвонками шеи и потянулся. Он всегда любил расслабляться в такие моменты, словно чувствуя, что сейчас начнется. Дрого перестал вертеться и стал стрелять глазами во все стороны как портовая шлюха в толпе моряков. Хакан разглядывал останки. Перчаток он не снимал и старался не дышать смрадом, который издавали куски мяса и запекшиеся внутренности в сгущающейся тьме. Острием клинка Хакан перевернул голову и придержал ногой, когда та собралась скатиться с сугроба у сосны в талую выбоину, которые обычно оставляют лисы в поисках кореньев в середине зимы. Но откуда за стеной лисы?
Хакан поднял указательный палец, один, а не два – это означало, что он хочет, чтобы они обратили внимание. Два означало бы – прислушайтесь, а три – пригнуться. Хакан был моложе своих напарников и меньше прослужил в Черных Стрелах – егерях Невервуда, но сейчас командовал ими он. Хакан любил объясняться жестами и ненавидел слова, произнесенные в лесу. Словно всегда ожидал стрелу в затылок, что отчасти было реально получить за стеной.
 -Не трогай. – Селвин, в общем-то, и не собирался. Тем более остро прозвучало предостережение Лесного Лорда, или Лорденыша, как называли Хакана те, кто с ним за стену не ходил, и кому не приходилось полагаться на него в подобные минуты. – Просто запомни, - сказал Хакан слегка дрогнувшим голосом, будто бы принимая в уме какое-то важное решение, - запомни эти зеленые пятна на шее. У первого охотника были такие же. Дрого! – чуть ли не сорвавшимся в крик голосом позвал Хакан.
Глаза Дрого говорили слишком ясно: «не ссы, Лорденыш…»
В них не было насмешки, только легкая укоризна. Однако именно Дрого вертелся в этот вечер за всех троих, выискивая одичалых в темневшем немом и уснувшем лесу. У Хакана не было времени искать в подобный час обиду.
-Женщина сказала – напал волк?
Дрого смял шапку, стряхивая с неё снег.
-Да. Я сам слышал. Она выглядела подавленной.
-Подавленной или больной? – Хакан встал, отряхиваясь. Пару раз топнул ногой, словно счищая с обуви кровь о корку снега.
-А разве бабы бывают иные? У неё волк загрыз мужа и сына, я так понял. Что-то не в порядке, Лорд?
-Все будет хорошо. Мы возвращаемся.
С мрачным видом «Ублюдочный Лорденыш», как наверняка трижды про себя его уже обозвал за эту ночь Дрого, провернулся и пошел совершенно не в том направлении.
-Простите, ваша светлость, - улыбнулся Дрого, - но стена – в той стороне.
И Дрого сделал приглашающий жест руками. По его представлению именно так поступали с высокородными особами на юге. Он даже поклонился слегка, ожидая взрыва. Но взрыва не последовало.
-Я знаю. – Отмахнулся отрешенный Хакан. – Мы возвращаемся не в Форт Бриг, как можно быстрее мы идем в Илдред, в дом той женщины.
Озадаченный Дрого потопал следом. У Селвина был вид, будто он все понимает. Больше никто не проронил ни звука. У троицы ушло сорок минут быстрой ходьбы, чтобы добраться до поселка охотников и лесорубов у самой горной гряды Рандвалф. Хакан постучал, лезвие его палаша скользнуло из ножен на пару ладоней, пока они дожидались ответа. Послышался стук и лязганье. Тихий голос вопрошал: «кого там принесло ночью в дом, в котором горе?»
Что-то в интонации смущало егерей. Даже Дрого притих.
Хакан назвался. Прошла минута и дверь отворила женщина с длинными распущенными светлыми волосами. Лицо её было осунувшимся, под глазами – темные круги. Трое вошли.
-Дрого. – Командовал Хакан. – Дверь. Селвин – мне помогать. ДРОГО!
Дрого смотрел слегка вздрагивавшими в полутьме зрачками.
-Да, мой Лорд. – Было не понятно, издевается он или нет.
-Дорого – не спрашивать. – Хакан обернулся к женщине. – Твое имя.
-Вы нашли Йоханку?
-ИМЯ!!! – Заорал Хакан. Женщина, закрывая лицо руками, отшатнулась. Селвин проверил замок и прошел невозмутимо мимо Дрого. Тот прислонился спиной к двери сруба. Окна, стянутые десятком слоев пузыря и закрытые изнутри против зверья ставнями, были слепы – женщина с мольбой взглянула в них.
-Хродвин… Генриетта… что с моим сыном, вы его нашли?
-И его. – Ответил Хакан. – И отца. Раздевайтесь.
Из горла женщины лет тридцати от роду вырвался сдавленный крик. Казалось, последних слов она не слышала.
-Ему всего двенадцать, где мой мальчик?!
Клинок вышел с тем же звуком, как и обычно. Дрого вздрогнул и отвернулся.
-Я, - отчеканил Хакан. – Черный Егерь Милберга. Вы живете за стеной. Я приказываю вам снять одежду и положить её рядом с собой… - острие меча сделало восьмерку в воздухе. – Хотя бы на пол.
-Именем Гаррика Годфрита… - Начал было подсказывать с кривой усмешкой Селвин, но Хакан взглянул на него с такой яростью, что егерь прикусил язык. В руках у «Лорденыша» играл клинок шириной в ладонь, со свистом рассекая воздух.
-Вы расскажете мне, что случилось с моим сыном? – Со слезами на глаза спросила Генриетта, стягивая коричневое с кремовыми разводами платье. Она была худая, ребра отчетливо прорезали кожу. Странное дело – в доме пахло едой, Дрого втягивал ноздрями бывшего вора с копей Хориниса. Тут пахло зажиточностью. Висели шкуры, дом был чистым и очень уютным. Дрого бы не отказался тут остаться доживать свой строк в этом мире, не стой дом сей в Илдреде, что за стеной. И все равно больше полугода не видевший женщин Дрого с болезненной жадностью разглядывал эту худышку со светлыми волосами, маленькой грудью и молочной кожей, покрывавшейся «гусиными лапками» под пристальными взглядами троих мужчин. Посмотреть было на что, в самом плохом смысле этого слова. От низа живота и по бедрам внизу спускались яркие зеленые отметины. Казалось – погаси жировую лампадку, и они станут освещать комнату не хуже. Лобок был весь измазан этой клейкой гадостью, видно было, как её старались отмыть – буквально размазав по всему животу и содрав большую часть лобковых волос. Несколько темных, почти не светящихся уже пятен были под грудью, на груди и на шее – чуть ниже воротника. В общем-то, и так все было ясно всем – даже посерьезневшему Дрого, но Хакан приказал Генриетте повернуться и наклониться.
Лицо женщины стало сминаться, она постарела сразу лет на десять – теперь выглядела на сорок, но с молодым, почти двадцатилетним недокормленным телом. Из глаз брызнули слезы, изо рта стон, похожий на вой бурана. Так стонут бесноватые, так скрипят сосны, перед тем как рухнуть.
-Наклониться! – Рявкнул Хакан и, видя, что Селвин сейчас бросится в порыве служебного рвения помогать ей сделать то, что от неё требуется, заорал во все горло. – Стоять! Селвин – назад, Дрого – дверь!!
Хакан выставил вперед палаш и провел им по бедру Генриетты, оставляя тонкий разрез из которого вытекли три крупные капли крови и… все. Рана исчезла.
-Наклониться. – Уставшим голосом тихо сказал Хакан. – повернуться ко мне спиной и, наклонившись, раздвинуть… себя… руками.
Генриетта сделала все, как было сказано. Кончиком клинка Хакан приоткрыл слипшиеся от яркой зеленой слизи губы – те, что у женщины между ног – и свисавшие оттуда зеленоватые полупрозрачные ниточки, дернувшись, спрятались поглубже.
-Селвин – назад, Дрого – держи дверь. – На всякий случай снова повторил Хакан, не отрываясь, смотря с ужасом туда, куда принято смотреть с совсем другим выражением лица. – Генриетта, что случилось в этом доме?
-На меня напал волк. – Срывающимся голосом твердила женщина, не смея оборачиваться. – Утащил всю семью. Напал… волк… Волк ведь напал!.. волк…
Она повторяла это снова и снова, каждый раз меняя интонацию, при этом слегка потирала себя по промежности.
Хакан вытер лоб.
-Селвин, - сказал он совсем тихо, едва перекрывая невнятное бормотание женщины, ты в перчатках? Переверни её, только не трогай эту гадость.
Селвин послушался. Хакан подошел к Генриетте и поднял меч. С глухим сиплым чавкающим звуком клинок перерубил тонкую шею и застрял в досках пола – Лорденыш бил наверняка и что называется – вкладываясь. Кованый на Роковой Горе Думстоуна меч не подвел, срубив голову чисто, а вот из досок пола его пришлось выдирать; Дрого пискнул, когда увидел, как Лорденыш отскочил, как кровь заливает пол, как бьется тело женщины, как поднимается и опускается её живот.
-Дрого. – Уставший Хакан повернулся к внимательно вглядывавшемуся в труп Генриетты егерю. – Огня мне. Скорее.
Селвин смотрел, как Хакан закидывает все еще дрожащее тело Генриетты всем, что может гореть, но не решается поджечь.
-Селвин, выходим. Дрого, где ты там?!
Из соседней комнаты появился Дрого. В каждой руке – по свертку, в зубах – Кусок сыра.
-Ты сдурел? – В глазах Хакана сквозило плохо скрытое презрение. – Я просто не хочу тебе отрубать этим клинком руки – тогда тебе после и голову придется срубить.
Свертки выпали из рук Дрого, но сыр изо рта он не выпустил. Когда двое напарников оказались снаружи, Хакан поджег тело и закрыл дверь. Послышался странный визг.
-Дрого, баррикадируй дверь!
Молча жующий сыр Дрого, вместо возведения баррикады всунул в щеколду свой кинжал из сапога. И продолжил жевать сырную голову.
Хакан стер со лба выступивший пот. Жадно доедавший сыр Дрого смотрел вокруг, что бы еще прикарманить. На улице Илдрида стали появляться первые разбуженные воплями жители. Хакан ничего им не объяснял, это не входило в его обязанности. Сказал только, чтобы они не входили в дом еще несколько дней. А Дрого тем временем срочно подкатывал к двери пустые бочки из-под рыбы и клал сверху тяжелые камни.
Хакан ничего так и не сказал никому из жителей. Но на обратном пути к трехсотлетней башне стены Дрого не утерпел и вставил свои «что это было?»
-Это я у тебя должен спросить Дрого. Мы, по-твоему, кто?
-Я раньше был вором, мне стыдиться нечего. Тем более в моем сегодняшнем положении.
-Теперь уж точно нечего. – Улыбнулся Селвин. – если лорд станет стучать – тебе отрубят руку.
Лорд Хакан, которого называли Лордом только его теперешние напарники – все как на подбор в прошлом браконьеры, бандиты и прочие мутные люди – молчал. Но молчать не мог Селвин.
-Ты должен был зачитать ей приговор. – Сообщил он. – Помимо отрубания рук за мародерство в селениях по ту сторону стены есть еще что-то там про подобное поведение.
-Какое – подобное?
-Ты понял.
-Селвин, это был тролль. Уже с полдня как он её изнасиловал.
-Но она была еще в сознании, это не по-человечески. Даже висельнику зачитывают приговор, прежде чем повесить. Это ведь несложно даже для бастарда. Впрочем, кому я это говорю.
-Я просто не дал ей времени подумать. Дай – она бы поняла, что её ждет, и стала сопротивляться. Ты бы с ней стал драться, Селвин?
-Не любишь драться с девушками, Лорд? – Ухмыльнулся Дрого.
-Дрого, я тебе прощаю на первый раз воровство, но учти…
-Я есть хотел! – Оскалился Дрого. – Там еда была в свертках, больно мне нужны их шкуры. Ты сам виноват – из-за тебя мы делали такой крюк в начале, я больше суток не ел!
-Дрого. – Сказал Хакан. – Мне глубоко плевать кто она – хоть принцесса Миртаны; Аелфхэйр, что учил меня читать, любил сказки. Еще он рассказывал мне про троллей, я точно помню про огонь и прикосновение к зеленой коже тролля, так, что считай я тебя спас.
-Разве виновата не кровь?
-Споры. – Буркнул себе под нос Селвин.
-А? Тролль – гриб?
-Дрого!
-Молчу-молчу… - Согласился вор и набрал в легкие побольше воздуха. – Все-таки нам повезло, что это была баба. Представляешь – встали бы какие-нибудь мертвяки из сугробов, и порубали нас всех в капусту. Или выползла из норы снегурочка с горящими нечеловеческой синевой глазами – Хакан, ты видал снегурочек? Нет? Я – тоже не видал, а они – есть! Их еще бледными ходоками называют. Хакан, ты быстро бегаешь? Я – да, привычка такая, от матери передалась, она была Святой Воровкой и плавала с пиратами на правах Бланш, глаза тоже были синие, но не снегурочка. К слову о снегурочках. Говорят они очень быстро бегают – и всадника догонят. Пострашнее уругвайской кикиморы будут, вот такие клыки! Оголодавшие, после долгой зимы – по весне они просыпаются в сугробах, чтобы набить тепленьким мясцом брюхо, потом как на сносях бегают по лесу, страшные, голые – и завывают… самцов наверняка ищут.
-Хакан. – Сказал Селвин, чуть улыбаясь кончиками губ. – Ты рефлексируешь.
-Я не рефлексую. Что за странное словечко? Это как жить на рефлексах?
-Нет, ты просто постоянно смотришь на себя со стороны. Пытаешься думать за всех, заранее предвосхищаешь реакцию на свои слова и мысли. Так делают девушки, знаешь – они всегда помнят, как выглядят, словно бы перед ними невидимое зеркало маячит. – Тощий и вечно молодой Селвин сошел бы за эльфа, только потрепанного жизнью и без ушей. Поняв, что на его шрамы смотрят, Селвин поплотнее натянул шапку на голову и снова стал грызть свой воротник. – Еще это привычка задерганных жизнью людей, я бы сказал – расслабься – не будь ты нашим малоопытным командиром.
«Хрусь-хрусь», крошилась заледеневшая кожа воротника Селвина.
-Ты справился бы лучше?
-Я не об этом. Ты не видишь нас реальных, никто не видит, но твое мышление совсем уж особенное.
-Откуда ты знаешь, как я мыслю, Селвин?
Селвин рассмеялся.
-Поживешь подольше и не такое поймешь. Ты привык постоянно думать о том, как к твоему поступку отнесутся другие люди, учитывая их характеры, постепенно ты перестал видеть других людей и начал видеть перед собой лишь их характеры, для удобства, это приспособление к далекой от севера, полной Мидландских интриг жизни. Никто тебе такого не скажет, просто никто не увидит, в чем твое мышление отличается от мышления других людей, разница тонка, многие люди встают от рождения на твой путь, просто ты чуть дальше прочих зашел. Обычно люди пытаются разглядеть за характером человека – ты пытаешься мыслить только характерами, наверное, это было трудно – родиться бастардом, имея родню Лейстерами. Со стороны ты выглядишь нормально, просто я один из немногих, кто может заглянуть в твою голову, Хакан. Только ты не переживай, твои воспоминания – только твои, лишь твое мышление мне заметно.
-Заметь. – Не удержался Дрого. – Селвин совсем не хотел сказать, что ты ведешь себя как баба, прикидывающаяся мужиком, отнюдь, рефле… вообще эта штука – очень полезна для вора, к примеру. Всегда нужно знать, как ты выглядишь в чужих глазах, без этого никуда, ты пойми… ты очень суровый егерь, никто не спорит. Как ты ей башню с одного лихого замаха палашом снес – ух, вспомню – жуть берет, и кровь стынет, это было мастерски… Слух, ты со своим волшебным клинком по имени «Стальной Женоненавистник» мог бы стать героем какой-нибудь Киммерийской саги. Без шуток, только намекни – Дрого найдет тебе барда, все-таки эта история должна остаться в назидание потомкам…
-Дрого, заткнись. – Селвин провел по шее большим пальцем, но Дрого не мог сдержать свой рвущийся задор.
-Хакан, ты не стыдись – женщины тоже люди и героическая победа над ними, конечно же, засчитывается. Особенно если там и вправду был тролль, этот – который из сказки, может в Средиземье, в Старом Свете тебя и подняли бы на смех, но мы-то – Мертанцы, свои! Так что ты все сделала правильно, спас свой народ, не дал троллю родиться, чтобы он не трололо!.. трололо?.. не тролил, в общем, суровых северных мужчин, больных полярных женщин и беременных Химеррийских детей. У Нового Света свои особенные, Иные сказки, можно создать этот, как его… прецедент. Я правильно говорю, Селвин или судья тогда что-то спутал? В общем, удачно мы сходили. Если серьезно, Хакан, я не знаю, зачем ты это сделал, но мне понравилось. Давай еще какой-нибудь наглой бабе срубим голову во славу Черной Стрелы, а?
Не ответив, Хакан вынул меч. Клеймо Роковой Горы, ковал «Железный Человек» Снарков. Лорд-кузнец – времена меняются, но сильные люди остаются во все времена. Хакан из рода Лейстеров – будь он законным сыном своего отца, стал бы мастеру этого клинка врагом. Войне все равно, тем более междоусобной. Интересно, знал ли создатель такого странного клинка, словно бы звенящего об воздух, сотканного из тысяч невидимых слоев различного по свойствам металла о том, для чего используют его творение?
Ночью пошел снег, без лошадей они двигались довольно быстро, как и любые егери. Лошади, побывавшие за стеной, сохранив и время и силы, а зачастую жизнь своим владельцам по возвращении становятся угрозой для безопасности самого форта Бриг и земель южнее стены. Их судьба еще печальнее судьбы Генриетты, Хакан никогда бы не взял своего Тириона за стену без приказа Хротгара. Он просто не любил смотреть на то, как сжигают заживо лошадей.
Снег, похожий на колючие укусы ледяных пчел шел два часа и прекратился так же внезапно.
-Вот мне интересно. – Заметил самому себе под нос Дрого, которого никто больше не слушал. – Что будет, если эльфу отрезать уши? Как после этого определить, что он еще эльф? – тут он повернулся к грустно бредущим товарищам. – Кто знает? Это вопрос на засыпку…
Только к утру они достигли стены, все трое пробыли за ней двое суток.



Бранд.
Высокая…
Бранд запрокинул голову. Казалось – стена касается низко летящих серых облаков. Неужто это построено людьми? В ней было что-то нечеловеческое. А еще тут чертовски холодно!
Бранд поежился. Когда его выпустили из клетки, то сразу потеряли к нему интерес. Возможно – его и не было никогда, все эти месяцы Бранд чувствовал себя вещью, которую погрузили в арбу.  Он не знал, что теперь делать, однако выкинувшие его на мороз из прикрытой шкурами клетки ничего собственно не сказали, приказали или потребовали. Просто бросили – и, стегнув лошадей, отправились дальше по дороге вдоль стены. В клетке было еще несколько парней – и помоложе и постарше Бранда, а вдоль стены – не один только этот форт.
Бранд огляделся. Бежать в такой холод тут и вправду было некуда – кругом равнина, вдалеке – заснеженный лес, у Бранда ничего при себе, кроме одежды. А вдалеке возвышается громада форт Брига; Бранд знал, что это значит «Скала» с какого-то древнего языка расы, жившей тысячи лет назад и исчезнувший в одно мгновение, день, месяц или год. Теперь на этом языке никто не говорил, однако большинство имен и названий давались именно на нем.
-Это твой новый дом, наш дом. Лучше сразу смирись. – Бранд обернулся. Белое на белом – трудно заметить и все же – Бранду показалось, что перед ним призрак, возникший из ниоткуда, ведь всего мгновение назад он думал, что на километр в округе нет ни души. Говоривший был раза в два старше и на две головы выше самого Бранда. Короткие жесткие черные волосы засыпаны снегом. Тяжелый плащ, изнутри – коричневый, снаружи – белый как снег. Полуторный меч, заточенный лишь с одной стороны, казался неуклюжим и каким-то избитым. – Я – Тив. – Он протянул руку, которую Бранд пожал, не отрываясь от созерцания громадины. – Ты из-за Голодной Войны тут?
Этот вопрос означал – а не поймали ли тебя Бранд люди, что сожгли посевы твоей семьи и не закинули ли они тебя на положении раба.
Бранду нечего было ответить, кроме того, что все было так и одновременно совершенно иначе.
-И все же – жаль, что ты один. Так у нас недобор получается постоянный. Как тебя звать, паренек?
-Бранд.
-Хорошее имя. Форт Бриг теперь твой дом, смирись Бранд. К тому же тебе предстоит обучение, что южанам и не снилось, прежде чем доверят сбивать сосульки и посыпать песком дозорные траншеи. Пока все прочие войска грызутся между собой – нам подобные за ними подтирают. Мы – северные берсальеры, кроме нас покой Королевств хранить некому.
Плац. Он походил на поле, только кое-где виднелись полускрытые метелью вышки. Огромный, размером с целое ячменное поле его семьи, на нем могла поместиться армия. Сейчас на нем было больше тысячи человек.
-Рр-а-а-а!! – Кричали люди. Бранд не знал тогда, что попал в особенный день совместных учений всех отрядов форта Бриг. Думал – так всегда, каждый день. Это позже – видел одинокие и в чем-то ленивые движения людей, затерянных под непрекращающемся, то ослабевающим, то усиливающимся снегопадом. В тот день все были тут и Хротгар и Андо и все военачальники Черных Стрел.
Глаза мальчика засыпало снегом, но оторваться он не мог. Тут ему предстоит жить? Сначала – потом стать одним из них?
«Призрак» – Дрого и «Друг» – Сельвин, стояли рядом, усмехаясь. Они готовились отправиться туда, за стену вновь, едва вернувшись. Рядом в богатых доспехах с вязью золотой и зеленой с отороченными мехом воротниками стояли аристократы – Хротгар, Хакан и Руда, так их назвал Тив. Солидер Снарк тоже тут, «спец по тихим операциям», знать бы еще Бранду – что это значит. Эти знатные богачи, что они тут делают, тоже служат или инспектируют? Тив и те, кто помоложе – не участвовали в учениях. Бранд с удивлением, к которому примешивалось разочарование, понял – что самый молодой из присутствующих, мало того – почти ребенок, окруженный взрослыми. Не было никого, кто бы меньше чем на голову возвышался над ним.
-Ты просто смотри. – Шепнул он Бранду. – потом тебя куда-то определят, не потеряйся. Смотри. Все равно ворота Брига не откроются до вечера.
Указующий перст Тива, снег в волосах – Тив показывал и называл имена, давая всем странные клички.
-Делать сложное простым – этому нас сегодня учат. – Тив выделял из строя двух своих друзей с короткими, непривычными именами, словно прозвищами: Шон и Ян, оба на голову всего выше Бранда и оба – разные. Худощавый Шон был быстр как ветер, а коренастый Ян сильнее многих взрослых.
-Сложное – простым?
-Ты знаешь куда попал? Мы – егери, партизаны, призванные защищать Королевства, пока их армии крушат иные народы. Мы творим добро, потому что защищаем, а не нападаем. Защищаем народы Королевств, когда феодалы запираются со своими бойцами в замках, когда безвольные наспех организованное ополчение готовится встретиться лицом к лицу с прекрасно экипированными интервентами. Мы патрулируем границы и пресекаем их незаконное пересечение, у нас особенное положение и мы не подчиняемся напрямую ни одному из лордов севера или герцогов юга. Мы приносим присягу Безымянному Королю и защищаем от внешнего и внутреннего врага его наследие – нашу бескрайнюю великую страну, состоящую из полусотни государств, каждое из которых тоже делится на мелкие союзы городов и так далее. Но нас – меньше тысячи на одно Королевство, в сумме это дает армию, однако нас обучают не той, войне про которую ты мог читать или слышать. И, однако, то, что ты видишь – имена та война, только учебная. Нас – переучивают. Я бы сказал – это глупо, однако это будут слова предателя Бранд…  Рубиться плечом к плечу, это в новинку, но не так уж и плохо. Нас учат делать сложное – простым, тогда для врага простое станет сложным. Сейчас придет и мой черед принять участие, ты подожди до вечера – решат, что с тобой будет.
Старый Андо. Он рычал, словно зверь. Рядом с ним его заместитель походил на ребенка. В руках Андо – бревно, которым он пользовался как указкой, временами им же проверяя шеренгу на прочность.
Бранд задержал дыхание. Северяне, те, что у живут у Стены – они и вправду такие, как о них говорилось в легендах и сказках?
Андо буканьер, Капитан-буканьер ревет во всю глотку и бьет бревном в щиты, отбрасывая назад бойцов. Снова и снова, пока те не начинают ставить щиты вовремя через ладонь с наложением и не упираются в гладкий лед под грязным снегом плаца. Съезжают назад, но не падают. Удар, еще удар! Огромный Андо заносит бревно и бьет концом прямо в щит самого высоко бойца фаланги, вырывая звено цепи и раскалывая строй.
-Встать в строй! Ход вперед!!
Фаланга приходит в движение.
Андо кричит:
-Подтянись, левый край, не говно месишь!
Андо ревет:
-Четче шаг, сукины дети, думаете вы по одному в лесу?!!
Удар, еще удар – земля дрожит, когда две тысячи ног четко ударяют в неё. Так ведь может рухнуть любой мост!
-Р-раа! – кричит тысяча глоток и ровным строем наносит удар, чтобы тут же укрыться за щитами. Щиты невелики – приходится приседать, прикрывая колени второму ряду.
-Р-раа!! – ревет второй ряд, нанося свой удар, и тут же поднимает щиты до уровня груди. Звучит рожок. Щиты поднимаются над головой. Сплошная черепаха. Звучит другой рожок – и несколько лучников стреляют по корпусу Черных Стрел, имитируя вражеских лучников. «На пробу», так сказал Тив, перед тем, как влиться в ряды. У них это впервые – учения подобного толка? Ну да – они же сами Черные Стрелы, рейнджеры северных лесов Мертаны, патрулирующие высоченную стену на севере. За ней – Химерия. Теперь они учатся биться плечом к плечу, и у них это неплохо получается, по мнению Бранда.
Бранд не все понимал, но о многом догадывался. Если так слаженно действуют на первых учениях, то, что же их ждет дальше?
***
Тив стягивает тускловатый хоуберк. На нем следы от ударов мечом. Звенья погнулись, в некоторых местах – порваны.
-Эти удары принял не я. – Улыбается Тив.
Подкладки. Тив еще шире скалится, Бранд понимает – их быть не должно.
-Ребра целее.
Бранд кивает, словно понимая в чем дело – это потом. На самом деле есть легкое головокружение. Холод и жара смешиваются в нем в одной единое буйство. Еще недавно – он ехал в торбе, не зная куда, смутно представляя – зачем. Слишком «большой», чтобы его определили в лагеря Экстерминатуса под Столицей. Так вроде было сказано?
Шон сбрасывает с себя кожаную броню. Металлический шлем гулко ударяется об доски. Шон взмылен, тощий – почти как Бранд, но уже не мальчик, тело подростка состоит из одних лишь мускулов. Легкая зависть кольнула Бранда и он отвел глаза. Влажная подкладка шлема, кажется, что туда забили снега, и он растаял.
-О-ох… - Протянул Шон и Бранд пришел в себя. Весь этот день казалось, пролетел как сон, чувство оторванности от реальности ушло. Все-таки он больше не в клетке, как раб с туманным будущим, мутным настоящим и сладостным прошлым. Будущее наступило? – Как же нас измучил этот Андо. – Шон повернулся к Тиву. – Он в своем уме, не делать перерыв на обед. Мы ему что – регулярные войска Экстерминатуса?
-Егери. – Ответил Тив. – По-моему они хотят нас использовать в сражении между домами.
-Стенка на стенку? Ты из ума выжил?
-Мне тоже интересно – что это было? Какие-то маневры древних. – Ян был больше своих друзей во всех смыслах. Бранд прикинул – им всем нет восемнадцати. – Почему не били как привычно луки?
Тив повернулся к приятелям.
-Я тут отдаю приказы?
Бранд не понял тогда, почему Тива называют Богом, хоть он и лет на пять – не больше – старше самого Бранда. Впрочем, Богом Тива называли далеко не все, в основном – молодые.
-Нас вряд ли отправят. – Тив бросил Яну шлем. – Будут тебе луки.
***
Голос. Бранд смутно знал – кто-то поет ради него, его слуха. Потом это уже казалось абсурдом, но в тот миг Бранд почувствовал, что среди стольничающих егерей есть кто-то знающий Бранда намного лучше, чем он сам.
-И только от жизни собачей… - тут голос сделал паузу цвета Ухмылки. – Гомункул. – Лицо стало поворачиваться. – Бывает кусачий.
Голос оборвался. Рот стал открываться.
Зубы. Казалось, они шли волнорезом, сплошной волной, зубьями пилы; конические наконечники стрел. Они хотели жрать, его – сожрать, весь мир – сожрать.
Бранд понял. Это была – сама Злоба, что Бьет Издалека. Поэтому они казались наконечниками стрел.
 В последний момент Бранд понял – то, что он принял за частокол на фоне луны, были фигуры. Темные, словно сама ночь, еще бы – луна сияла прямо за ними, била Бранду в глаза. В контражур он видел лишь оскалы цвета ийелефантовой кости.
Злоба был не один. Кто-то шел за ним пострашнее самой Злобы. Или Злоба просто разведчик, так же как он, Бранд, теперь?
А Бранд разведчик?
Бранд вздрогнул и открыл глаза. Было чувство, что он только что проснулся. Начинал дремать, но не удержал сон и поэтому не знал, было ли все наваждением, полноценным сном или фантазией, а может что-то просто всплыло из его памяти.
Бранд постарался разглядеть этого человека – то в той дальней части стола не было видно ни зги. И тишина полная однообразных разговоров, смеха, звука ударов кружек, стука зубов, крепких егерских зубов, пережевывающих теплое мясо.
-А ты что не ешь? – Оерик походил на добродушного старого медведя. А еще он походил на гнома-переростка из сказок Бабаушки. – Сделай запас, отложи жир, никогда не знаешь, когда пригодится, ешь как в последний раз, давай – налегай!
-В чем смысл стены, если деревни расположены по ту сторону?
-Смысл стены. О как заговорил. Ладно. – Оерик усмехнулся в бороду. – Смысл стены не в защите лесорубов или охотников, заготавливающих пушнину. Стена строилась для защиты государства.
-А кто будет защищать лесорубов?
-Они сами. – Старик лукаво ухмыльнулся. – У них большие топоры – рукояти от употребления такие гладкие, что скользят в руке, к тому же – это их лес, хоть он и не совсем… чистый.
-Что значит – нечистый?
-Это трудно объяснить новичку, позже – сам поймешь. В конце концов, о девятые врата – невелика потеря, пара сотен рук. За нами, вон там, начинается страна, которая совсем не обрадуется, если прорвет северную плотину.
Старый Медведь замолчал, почуяв своего собрата.
Хротгар Медведь вошел было с Андо в правое крыло общего зала, где ужинали Бранд, Тив и его компания, но оглядев ряды и не найдя того, кого по-видимому искал – ушел так же быстро, как и появился.
Тив рассказал Бранду – кто это был, почему его звали Медведем, еще Тив признался, что не уверен кто из них главнее – Андо или Хротгар, почти весь форт подчиняется Буканьеру, но Хротгар знатного происхождения, а Капитан-буканьер Андо – «просто силен и чертовски умел».
Все ели быстро и через двадцать минут не осталось никого, кроме недавно вернувшихся из-за стены Дрого и Селвина, последний тоже покинул их спустя пару минут. Оставшийся в одиночестве Дрого подсел к ребятам и нескольким старожилам Брига.
-И как там все было? – Спросил седеющий Сверр. – Правда ли говорят – живого тролля видали?
-Нет. Видали в основном уже мертвого, сгоревшего. – Фантом Дрого рыгнул, глаза его сильно косили, Бранд решил уже было, что тот пьян, но в  этот самый миг Дрого вдруг улыбнулся и, дернувшись – сел прямо. И стал рассказывать – как все было. Говорил он все быстрее и быстрее, движения становились все дерганее и дерганее, под конец Бранду казалось – Дрого ненормальный.
-В деревне жил тролль и все боялись его. В общем, когда мы пришли – жители в лесу попрятались. Но наш Храбрый Хакан из славного рода Лейстеров не дрогнул и один на один вышел драться с чудовищем.
-А как выглядел тролль?
-Ну, тролль как тролль, зеленый такой, кожа бугристая, пасть страшная – большой, выше хаты и язык свешивается. Когда Хакан взмахнул своим волшебным клинком – голова тролля и скатилась.
-И тут же новая выросла. – Рассмеялся кто-то из новичков.
-А я на что? Давай прижигать, Хакан рубит – я с факелом прижигаю, жгу короче. И тут этот Селвин кричит: «что вы делаете Изверги, тролли – тоже люди!».
-Люди? Ну, этот ваш Селвин отличился.
-Да, он как эльф только хуже и без ушей. Вообще-то он что-то там про живых существ вопил и сходил с ума от горя, пока мы костер погребальный троллю устраивали. Славно потрудились, жаль, барда нет – легендарный бой Хакана Лейстера, бастарда и защитника Невервудских лесов должен войти в историю. Я за то, чтобы всем его теперь официально, с полным на то основание Лейстером называть. А то я один его так зову, а все Лесной Лорд, да Хакан-мякан.
-И вас благодарили? Северянки за стеной – они какие, правда, все белые как мертвячки?
-Это самое интересное в любой истории ты прав. Там вся деревня собралась – благодарные от избавления… ик… они кормили нас хлебом солью. Лучшие девушки деревни вышли к нам, и отдались нам сами… ик!.. Что-то мне нехорошо…
-Во, вор заливает!
-Дрого не заливает. Он – хороший.
-Дрого лгун, вор и браконьер. А так конечно – хороший.
-Еще он тролль, лжец и девственник. Но что хороший – не отнимешь, это верно.
-Дрого хороший и сто лет в обед как… ик… не девственник. И Дрого не тролль – он хороший. – На егеря было неприглядно смотреть, и Бранд с жалостью отвернулся. Молодые егери стали хлопать по спине Дрого и говорить, что он, мол, хороший и пусть не обижается, но Дрого не унимался.
-Дрого хороший. Хороший. Есть. Покормите. Дрого кушать. Есть хочет. Дрого хороший же. Ну, покормите. – Твердил бывший вор на все лады быстро меняя интонацию и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Руки его лежали на столешнице неподвижно. Уже никто не травил байки, не пил и не смеялся. Все с напряженными лицами смотрели на Дрого.
А Дрого требовал еды не только словами, еще у него текла изо рта слюна и капала на стол. На него было страшно смотреть. Шумная доселе компания распалась – новички из егерского дозора разбежались по углам,  выставили вперед мечи. Но при этом не знали, что делать дальше. Бранд уже готовился проскользнуть мимо в одиночестве сидевшего за столом Дрого, чтобы вызвать помощь из Старших Залов, как двери сами отворились.
-Стойте! – Закричал, вбежавший Хакан, и, обернувшись к Дрого рявкнул. – Идиот, кончай придуриваться! Достал уже!! Не смешно ведь…
Дрого повернулся к нему лицом. Глаза вора смотрели на редкость бессмысленно даже для в стельку пьяного дурня. Нижняя челюсть стала отваливаться, а потом голова его лопнула, развалившись на две части, из которых торчали тонкие длинные зеленые жвала. С визгом, который Бранд никогда не забудет, расколотая пополам голова Дрого вцепилась в руку Лесного Лорда. Ту руку, которой Хакан пытался Дрого остепенить, схватив за плечо.
У Хакана полезли на лоб глаза, но он вовремя опомнился. Выхватив вороной, выкованный в замке меч, Хакан рубанул по руке клинком выше укуса тролля. Невероятно отточенное лезвие клинка помогло ему сделать то, чего не смог бы иной на его месте – отрубить себе правую руку левой с одной удара наискось по локоть. Подскочивший Селвин оттолкнул его, закрывавшего обрубок руки и одним ударом палаша снес Дрого пол головы. Кровь Дрого брызнула на лицо Селвина. Она была не вся красная – в ней отчетливо виднелись зеленоватые прожилки, словно черви, двигавшиеся в крови свободно.
-Огня, скорее огня!!! – кричал Селвин, рубя тело Дрого снова и снова, методично и четко, как мясник разделывает тушу – только намного быстрее.



Валфрик Остроглазый.
Похожий на старого черта камин пожирал сухие, весело трещащие дрова, отбрасывая зубастые тени от двух людей в комнате. Стол, заваленный бумагами, поверх которых лежала дага с клеймом Витторе из мягкой стали, стулья и кресло с пледом, шкаф полный оружия и голова медведя на стене. Полные плечи и плотные груди Дыни – по ним играли язычки пламени, словно в зеркале отражаясь в коже северянки. Разлив вино и, прислушавшись к завыванию ветра за стенами, молодая раба поежилась, смущенная скорее запахами гостя, чем его взором. Перехватив взгляд хозяина, Дыня удалилась.
-Что там с Бредфор-рдом Сус-саксонским? – Раскатисто спросил Хротгар. Валфрик рассмеялся мелко и зло.
-Несчастье приключилось. Ты не знал? Охотился наш Лорд да загнал кабана в такие старые руины…
-И там на него напали призраки древних? – Серьезно осведомился Хротгар. – Он от них отбился или был сраж-жен?
-Нет, что ты, что ты… Он оступился и провалился сквозь доски пола давно сгоревшей до основания хижины какого-то там крестьянина – теперь уже и не найдут бедолагу, помер небось давно. А найдут – колесуют со всей семьей... Кстати Бельфергор отличился в поисках виновника сей драмы.
-Да снарк с ним, с Белем, что с лордом? Просто упал, провалился. Что дальше?
-А дальше… там нечистоты были, вроде кое-как засыпанной выгребной ямы. Пока все бегали вокруг – лорд и утонул.
-В дерьме? – Поднял глаза Хротгар.
-В самом настоящем дерьме мой друг. Вот печалька, да?
И Валфрик заржал, схватившись за бока. Вслед за ним басовито захохотал Хротгар из рода Слизеренд, правитель северного Хаенхайма и глава егерей Черной Стрелы.
-И теперь Генрихи, конечно же обвинят Снарков? – Отдышавшись, спросил глава Черных Стрел.
-А кого же? Снарки утопили, кто же еще!!? – Чуть громче обычного произнес Валфрик и потер свой пустой глаз.
-Так говорят Генрихи все вместе или один из них?
-Так думает народ, южане-аристократы, но Генрихи, конечно, влияют на эти слабые растомленные солнцем умы.
-Теперь на бедных Снарков начнется настоящая охота. У лорда было многочисленное потомство и все вроде чтили своего отца и не могли предугадать столь жуткую кончину? Помнится, много друзей у старого пердуна было в центральных землях королевств, вся Старушка Мертана говоришь, распускает сплетни? Эх… А что говорят Снарки – Генрихи утопили старого доброго вояку в нечистотах?
-А Снарки ничего не говорят. Они молчат и укрепляют к зиме замки, тролли против затворников, каково, а?
-И кто же из них тролли?
-Генрихи считаю – Снарки, а Снарки на этот счет скрытны. А ты как думаешь старина Хро? – Валфрик воззрился на друга детства своим единственным целым, пронзительным как холод за стеной глазом.
-Лады, к черту тонущих в помоях лордов. Есть вести из-за моря? Как дела у нашего славного Экстерминатуса и что жует его легион? Мне всегда было интересно – сколько жрачки нужно в день миллиону солдат, я пытался это представить, представляешь? И главное – сколько на них нужно шлюх в обозе.
-Нет вестей, нет. Зато есть вести от твоих соседей. Лейстеры подняли свои знамена, за ними и Снарки. Считай и до нас докатилась волна с юга. Если сейчас поддержать их – к концу лета все решится.
-И что ты хочешь от меня?
-Тысячу твоих людей Хротгар. Ты поможешь мне?
-Тебе или Лейстерам?
-Да хоть миру – только не медли. Лето скоро закончится, а на юге не прекращаются пожары, горят поля – это привычно, но вот горящие портовые склады, полные зерна – уже настораживает, так и голод придет. К тому же твоих егерей поведут в бой Зубр и Каменный Змей, ты же знаешь, любой рейнджер им доверится.
-Чего они добиваются этим?
-А ты сам как думаешь? – Валфрик налил вина, но не пил – разглядывал его на свет. Язычки пламени лизали дрова. Где-то протяжно выли волки.
-Сейчас полная луна?
-Пустая.
-Странно. – Валфрик прислонился спиной к стене сруба, прислушиваясь к ночи. И в этот самый миг прозвучал сигнал колокола.
-Тревога. Друг, потом, дела потом. Я поспешу. – И Хротгар выскочил наружу, на ходу доставая меч.
-Спеши. – Поднял тост, смотря в огонь Валфрик. – Только поспешить – не значит не опоздать. Месяц урожая позади. Впереди – зима. А зиму нельзя встречать в войне. Черные Стрелы изменят ход её, ты помни… хоть вы уже давно не Рейнджеры Великих Озер – внутри вы те же, что и сто лет назад.
Валфрик потрогал пламя, которое облизав его руку, стало красноватыми огоньками тлеть на коже перчатки.
-О, Безымянный, дай нам скорой и быстрой войны! Уж не победы прошу у тебя, какая победа в междоусобице принцев… Как бы уходящий 902 год не стал проклятым в истории королевств. Государству не нужна длинная война. Она нас погубит.
«Не каркай…», заметила Тень Бороды.
-И ты тут? – На мгновение Валфрик подумал, что Борода и впрямь воскрес. Слишком четкой была его тень, можно дотронуться.
«Я не тебе», мыслила тень, «в ветвистых дубах каркают трехглазые вороны, не успокоиться мне под ними, пока эту живность не изведут…»
Медленно из тени чужого жилища, в котором промышлял ожиданием скорой старости друг Одноглазого выходили тени. Рядом с Бородой встал Стойкий, по правую руку Мотылька. У того в руках – метательные ножи и улыбка от уха до уха. Огромный Пепин, что всегда молчал и кричал лишь однажды – когда их вывели на расстрел притаившихся за подлеском лучников предатели Лейстеры. Без панцирей и серьезного оружия, на смотр – а за поросшим растительностью бугром стояли корпуса искуснейших лучников.
Кто же знал, что Капитан впал в немилость и заточен в темницу, а их теперь за глаза расформировали и просто боятся восстания?
Пепин услышал, услышал щелчки, а потом с неба пал рой стрел, казавшихся мухами на подлете. Или саранчой. Вот Лапа, он же Загребущий, кося взглядом старого пройдохи – все еше шевелить пытается сухой рукой. Одноглазый помнил, как Лапа учился драться левой.
Тени устраивались, как хотели, заняли и кресло и все стулья вокруг стола, уселись на кровать и изучали трофеи Хротгара из-за Стены. Переговаривались о чем-то, не посвящая в свои планы мертвецов еще живого Одноглазого. Скоро, скоро и он к ним присоединится и сможет на равных спросить – о чем же они беседуют сейчас?
Ведь стоит протянуть руку и попытаться спросить – как все обернутся, взглянут и исчезнут. И Валфрик останется в чужой хижине, затерявшейся в Стране Северных Киммерийских Теней один.


Лина.
Хиллтоп, что близ Серой Гавани выступил пред Линой из тумана несколькими угловатыми домиками, жавшимися друг к дружке на границе Сонного Леса.
-Постучим? – Шепнула она Тикки. Но тот не ответил. Люди слишком близко – решила Лина и три раза стукнула посохом в дверь.
-Кто там? – Раздался голос из дома.
-Это мы, Лина и… только Лина, у нас есть чем заплатить, мы бы хотели переночевать в вашем славном доме.
Вначале кто-то выглянул в окно, прикрывая свет свечи. Потом грохнул тяжелый засов и дверь отворилась. Блеснул остро наточенный серп, Лина открыто улыбнулась. Её впустили, и тяжелый засов змеей заструился на место. Хлопья утреннего тумана, впущенные в дом, стали медленно таять. Заспанно протирая глаза руками, на Лину смотрела малышня. Огромный мужчина с усами и две девушки, старая женщина и несколько сонных детей – вот те, кто приютили Лину. Улыбнувшись всем, она поздоровалась.
-Ты одна шла ночью через лес, или с твоими путниками что-то стряслось?
-Да, я иду одна, и надо признаться – порядочно устала.
Мужчина смотрел на неё пристально, ощупывая тонкое тело подростка цепким взглядом, возвышаясь над Линой, словно скала, потом вздохнул и протянул руку.
-Я Олаф, сын Тока, будь как дома, дитя леса.
Лина вздрогнула, чуть покраснев, но быстро поняла – это просто приветствие. Одно из многочисленных, ведь люди, жившие в этих местах, верили, что ведут свой      род от тех самых Детей Леса, что сгинули тысячелетия назад.
Лина разделила с ними трапезу, заплатив тайком Олафу маленькой серебряной монеткой. Их была целая россыпь, схороненная в лесу. Но корни всех деревьев леса полетает невидимая паутина живой, дышащей грибницы, которая откроет любую тайну леса и расскажет все о каждом дереве в нем. Лина, собираясь в путь, решила взять часть этих монет, чтобы было чем платить за доброту людям. Она стала сыпать золото в карманы, но Тикки сказал: «три раза стукни мной себя по лбу». Лина сделала это, трижды коснувшись своего лба старым посохом, но ничего не случилось. «В чем дело?», спросила она тогда. А Тикки ответил: «не бери золото, только серебро…».
Лина не поняла, почему нельзя брать золото и посох снова приказал трижды стукнуть собой по лбу. Это тоже не помогло и тогда, сдавшись, Тикки все объяснил. «Если увидят, как ты достаешь золотую монету, тебя ограбят, и еще чего похуже, от одной серебряной хлопот меньше!» И Лина согласилась, спрятав обратно все золото, отрытое в том лесу, где она провела все свое детство с учителем.
Маленькая Аврора горела розовыми щеками и смотрела умными зелеными глазами на Лину за столом. Она словно бы не хотела кушать вообще. Вначале Лина подумала – девочка выкамаривает, но потом, приглядевшись – поняла, что все эти гостеприимные милые люди чем-то взволнованы.
-Я же хорошая? – Спрашивала Аврора мать и та улыбалась и гладила по голове и кивала головой. Но стоило девочке уткнуться в свою миску с сомнением слишком явным, чтобы его могло скрыть столь юное существо, как мать и отец обменивались странными взглядами.
-Ты меня любишь? – Спрашивала маленькая Аврора и смотрела на мать. Этот вопрос отражался в глазах еще двух девочек – Риты и Шерил, которые отрывались от своей крупной и несоленой каши, чтобы посмотреть в глаза матери и отцу. И тогда родители прижимали к себе всех своих маленьких девочек и, гладя по голове, шептали им ласковые сова. Говорили, что любят и никогда никому не отдадут. И дети успокаивались, чувствуя в родителях теплоту. Вдобавок улыбчивая старшая сестра Эльза постоянно шептала детям что-то на ушко, тоже гладила по голове и говорила, что все будет хорошо. Дети улыбались, глядя на Эльзу. Та словно вторая мать – беззаботная, с лицом, покрытым веснушками и горящими голубыми глазами она олицетворяла радостную теплоту, юность и бесконечную весну. Лина подумала было, что сама их напугала, однако все решилось утром. Едва расправив драгоценный подарок учителя – темно-зеленый плащ, Лина стала, одеваясь, собираться в дорогу, как с улицы услышала голоса. Подойдя к окну, она увидела такую картину:
Малышня выстроилась перед родным домом как бродячие торговцы на ярмарке и все взволнованны до предела. Лина чувствовала это – именно так она представляла себе волнение солдат перед сражением в очередной истории Ксении. Маленькая голенькая девочка, дергавшая в огороде овощи, измазавшаяся в земле, никак не могла совладать с крепкой морковкой. Еще несколько детей от трех до пяти лет бегали, крича и размахивая руками. Все, кто постарше шести – стояли у стены дома, словно ожидали чего-то. Потом появились незнакомые люди. Они переговаривались так спокойно, словно просто выполняли свою работу. Внешне все было хорошо. Родители Авроры там были и были старшие сестры Эльза с Никой, но Лина чувствовала темноту, подступавшую к горлу комком. Аврора плакала и не хотела отпускать мать, а та шептала успокаивающие слова на ухо и совала в котомку за спиной девочки крохотные кочаны капусты.
Лина представила себе, как девочка развернет потом этот кочан, и подумает: «зачем он мне?» Как Аврора будет грызть этот кочан в одиночестве? Как она будет разворачивать его слой за слоем надеясь найти внутри что-то, послание от родителей или напоминание об их любви и не найдет ничего. Нельзя оставлять ребенка наедине с тьмой, без надежды на то, что что-то у них к чаду было, даже если ничего на самом деле и не было. Горло сдавили спазмы, нельзя проглотить! Это тьма. Этот кочан убьет потом этого ребенка грустью, Лина это знала, он бессмысленный, в нем вся родительская любовь! И тут Лина даже не поняла, а скорее увидела – они тоже так думают, поэтому что-то там внутри будет, последнее напоминание об их любви будет из жалости. Это будет последним предательством – ложная надежда на то, что все будет хорошо просто для того, чтобы ребенку было легче свыкнуться со своей судьбой. Последнее предательство люди вне леса называют милосердием и состраданием.
Ксения говорила ведь про любовь людей, живущих в большом мире. Как они любят своих животных, гладят их по голове и от искреннего сердца шепчут ласковые слова, чтобы потом, когда придет время – разрезать и приготовить к столу. Даже когда гладят и смотрят с любовью – уже знают, как в итоге все закончится, но считают – всему свое время и полуправда лучше и надежнее любой правды. Так они обманывают, приручают природу при помощи своей человеческой лжи. Ложь внутри лжи, много слоев, если посмотреть на человека, он похож на кочан капусты, где каждый следующий слой лжи все больше и больше похож на правду, и кажется что внутри она точно есть, но там ничего нет. Это – оружие людей против природы, вся суть человечности заключается в правилах, не позволяющих столь эффективное оружие использовать против себе подобных. Лина никогда не думала об этом до сегодняшнего утра, и сейчас не думала, Лина не привыкла думать – её научили видеть. И Лина смотрела на Аврору и видела, что с ней будет, как она сама отнесется к тому, что с ней случится после того, как руки матери последний раз коснутся девочки. Авроре будет плохо, очень плохо и очень больно; но сначала придет Грусть – Лина уже видела тьму внутри девочки, она шла откуда-то Из Иного Далека, словно бы приближаясь изнутри сердца девочки. Потом начнется пытка, длинною в месяцы или годы, а в конце Аврора либо умрет, либо станет чудовищем. Башня Боли, их одиннадцать и огромный замок на севере со странным змеиным названием Шк-Ла. Там очень холодно и там живут темные существа. Лина видела во тьме существ с масками людей, еще прежде, чем понять – это и есть настоящие люди, а сама Человечность – лишь маска, Лина поняла – мертвая Аврора им не нужна, они постараются, чтобы та стала полезным монстром.
Лина заглянула поглубже в Сердце детской Тьмы.
Аврора не умрет.
Лина видела Аврору, которая смотрит на кочан капусты, пока тот не начнет гнить и кусает всех других девочек, что хотят отобрать его и съесть. Аврору, которая становится в глазах людей монстром еще до того, как достигает высокой ледяной стены в северных землях, про которую Лина слышала, но никогда не знала, как та выглядит и вот теперь – увидела во тьме «внутри» Авроры воочию. Тьма внутри, но она еще далеко – несколько месяцев вдаль, неподвластной простым глазам. Лина видела Аврору в отчаянии шепчущую клятвы:
«Отныне», шепчет малышка Аврора, «я буду жить лишь для себя». «Я всех убью, всех…», шепчут губы Авроры снова и снова. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…», зубы сводит от холода, а девочка все шепчет, даже ночами, когда все спят. Как заклинание, чтобы не свернуть с намеченного пути во Тьму, чтобы первая улыбка не повернула сердце обратно к свету, чтобы надежду задушить самой и наслаждаться свободой полного отчаяния в столь младые годы. Она еще не знает кто они – все эти люди, которых девочка собралась безжалостно убивать, давить как насекомых с чувством правды и справедливого достоинства в сердце полном тьмы, но они будут. Лина видит – Аврора может справиться, пройти всю боль, её уготованную людьми, называющими себя «учеными» и «алхимиками», живущими в Черном Ордене за стеной. Аврора очень хочет жить, слишком сильно уже сейчас для ребенка и когда девочка окажется на севере её желание станет ослеплять тех, кто посмотрит в эти детские глаза. Аврора будет одной из десяти, что выживают, пройдя по очереди все десять башен вплоть до выпускной Одиннадцатой Башни Предательства – башни, где подобных выживших начнут стравливать друг с дружкой, последней башни огромнейшего, раскинувшегося по горам замка-крепости Шк-Ла, маленького города в ледяных вершинах Киммерийских гор.
Лина видела, как будет думать Аврора став химерой, приспособленной для жизни в век бесконечной зимы, и ей было больно. «Это уже не наша Аврора», скажут те, кто из знавших вот эту стоящую перед Линой девочку увидят Химеру по имени Аврора. И попытаются её убить, из страха одно, из жалости – другие. Они будут убивать монстра, но никто не сможет посмотреть на него так, как смотрит Лина. Противно, ведь это та же Аврора, просто ведет она себя плохо, потому что ей не дали с детства вести себя хорошо, она видела лишь тьму и приспособилась к ней. Может когда-нибудь сама Аврора и попытается снова стать прежней, надеющейся на свет в ответ, на доброту – но от слабых людей, боящихся монстров она её уже не получит. И если таких как Аврора станет много – люди начнут вымирать, но проклинать в этом они будут таких как Аврора, и Лине было жалко, того что никто не поймет. Но почему эти люди уготовили Авроре такую судьбу, разве нет в стране королей, с которых можно спросить? Имеют ли эти люди право делать то, что делают? Или только страх заставляет родителей Авроры отдавать им свое дитя.
Вслед за кочаном в котомку лег закутанный в капустные листы вчерашний пирог с начинкой из птицы и еще и еще – мама крепко набивала котомку снедью, собирая дочь в дорогу. Кочан оказался на самом дне и лучше Авроре его не доставать – в нем Тьма родительского сердца. Мама улыбалась через силу и трепала по голове, а сама поглядывала на мужа. Аврора готова была удариться в истерику и Эльза с Никой прикрывали пути к бегству, стоя рядом с калиткой. Двое незнакомых мужчин стали о чем-то совещаться с Олафом и тут Лину озарило – она попала в этот дом в день сбора налога!
Все правильно. Эти – Имеют…
-Мама! – Кричала Аврора. – Ты меня обманула! Зачем? Это нечестно!!! Я буду хорошей, прости меня, прости!! – Кричала Аврора, но высокий мужчина в черном плаще с кожаной броней под ним, спокойно побеседовав с Олафом, подошел к Авроре и схватил её за руку. Пытаясь вырваться, девочка стала дергать изо всех сил и даже укусила его. Мать стояла со слезами на глазах, смотря то на мужа, то на старших дочерей. Незнакомец вывернул Авроре руку так, что та остро вскрикнула, разрезав что-то в груди Лины своим воплем. Подняв невесомую девочку и, взвалив на плечи, как пастух овцу, незнакомец понес её к калитке, за которой остановилась крытая тяжелая повозка. Там стояла железная клетка, прикрытая каким-то диковинным балахоном, Лина чувствовала – под ней жизнь. Края своеобразного шатра колыхались совсем не от ветра, а когда двое, спрыгнув с козел, приподняли его – Лина увидела нескольких девочек, жавшихся друг к дружке в полупустой клетке. Край шатра опустился. Но повозка еще не трогалась, она была распряжена и лошади пались где-то неподалеку. Вот он какой – сбор естественного налога? Предстоял длинный день сбора в этом селе, такие дни случались раз в пять – десять лет – заученное без желания стало правдой, когда глаза Лины увидели все этим утром. Быстро сбегая со второго этажа красивого уютного и даже зажиточного по меркам фермеров дома, Лина неслась к калитке. Проскочив мимо повозки, она напоролась на два стальных взгляда, но уклонившись от них – бросилась в лес. Вслед ей пронесся надсадный хохот.
***
Сбросив с себя светло-серый балахон, и аккуратно закатав в него темно-зеленый драгоценный для неё плащ, Лина осталась совершенно голой в лесу. Тикки что-то пробормотал, а Лина же встала, широко расставив ноги, и взяла в руки воображаемые стебли яростной травы.
-Что ты делаешь? – Спросил посох.
-Вызову лютую зверюгу, чтобы она прогнала плохих сборщиков, и они не обижали больше детей тех добрых перепуганных фермеров. Тикки, я больше не могу смотреть на то, как матери и отцы врут детям в лицо, говорят, что все будет хорошо – а сами задумали именно их отдать в чужие руки. Я чувствую – если этих детей увезут, с ними что-то плохое сделают. Я просто не могу, Тикки, ты меня прощаешь?
Но друидский посох, который Лина прозвала Тикки, пропустил всю вторую часть её речи мимо несуществующих ушей.
-Медведя?
-Яростного медведя и очень большого, такого, какого только смогу!
-Вызывай Призрачного Лесничего или ядовитого Темного Егеря. Хотя нет, мертвых людей не призывай – вызови Жилистого Лешего, при мне его никогда не искали во тьме леса.
-Он спасет детей?
-Прогонит тех сборщиков уж повернее медведя, мишку они просто зарубят. Леший детей не тронет.
-Тикки, это нехорошо вмешиваться, мне запретил бы учитель, если мы когда-нибудь еще к ней вернемся, ты про меня не расскажешь?
Посох промолчал.
-Слушай Тикки, наверное, я слабая. Если снова встречу учителя – расскажу ей все сама.
-Лина, фермеры боятся. Если дети узнают, что отдадут именно их – убегут в лес и придется отдавать более ценных детей.
-Я поняла. Им тоже больно, ведь нужно определить, кого они любят больше, а кого меньше. Просто очень обидно за них. Прости.
Ударив в землю посохом, Лина стала на колени и опустила сквозь слой травы, мха и опавших поздних летних листьев в землю руки. Чмокнув, сыра-земля приняла ладошки почти как у ребенка, окатила сырно-водой все тело подростка и Лина стала погружаться в переплетения корней, грибниц и извилистых ходов червей. Через минуту остался лишь один посох, торчащий в густом, замолчавшем в то мгновение лесу. А через две минуты раздался рев, вспугнувший всех птиц леса – через то место, где утонула в земле Лина, шло чудище, буквально пожиравшее собою и так редкий в дебрях свет.
-Так быстро нашла… – Прошептал посох. Лина слышала его и улыбалась, сокрытая грибницей, через которую чувствовала весь лес Мидланда, как свою ладонь. Вот тут старый высохший ручей, тут норы, прорытые лисами, а здесь когда-то была крепость, века стерли руины, занеся их землей, сквозь камни проросли дубы и теперь лишь случай может приоткрыть человеку правду. Но Лина видела её всю.
Так хорошо и спокойно было, лежать в земле, оплетенной тысячами тончайших, словно паутина белесых нитей.
***
Маленькая Аврора не сразу поняла, почему взрослые так расстроены и напуганы – ведь злые сборщики убежали, а точнее – ускакали, побросав свои жутковатые инструменты, забыв повозку, может и вернутся за ней после – но Авроры то там уже нет! Однако все пересуды в деревне были о том, что же теперь будет? Лина, гладя по голове все еще дрожавшую Аврору, не решилась рассказать им, что именно она вызвала и управляла тем монстром, что перепугал всю округу и исчез, едва гости из столицы скрылись с глаз, направляясь на север по зеленой дороге, что оканчивалась аж в горах Джергалл. Поблагодарив жителей за гостеприимство и расплатившись с родителями Авроры серебряной монетой из клада, Лина отправилась дальше на север, идя в том же направлении, что и отступавшая перед Неведомым группа сборщиков «Естественного налога».
Путь занял три дня, когда же она дошла до желтой гавани Кэролла, увидела на холме три дуба, вокруг которых собралась толпа.
-Кто?! – Вопил мужчина в черной кольчуге, его удерживали человек десять. Огромный, ростов под два метра, небритый с взлохмаченной головой, черными глазами и такими же иссиня черными волосами. – За что?!!
Он походил на безумного. Рот испачкан в земле, голова – в опавших листьях.
И все порывался обнять повешенных. Ему твердили, что этого делать нельзя, так как их затем и повесили – чтобы они висели. И чтобы не снимали. И за такой поступок могут и его вздернуть и вообще – должны висеть пока кости не оголятся.
Однако тут все расходились во мнениях и начинали спорить – нужно ли им следовать правилам, ведь рядом поля и придется работать, чувствуя запах разлагающихся тел. Толпа бурлила и сыпала оскорблениями на безучастную опавшую листву, старосту деревни затыкали несколько раз, многие женщины плакали; большинство мужчин – злились. Но снять повешенных до сих пор не рискнул никто.
На первом дубе висели взрослые. Рядом, на соседнем дереве – дети. Третий возвышался над своими младшими собратьями почти оголенный, вся медленно желтеющая листва лежала толстым слоем под ним. Листья упали всего день назад, намного раньше срока, Лина видела – дерево тоже плакало, только по-своему.
-Граф прибыл слишком поздно. С ним было два десятка кленовых братьев, но они не умеют воскрешать мертвых, увы – лишь убивать как все люди. – Шепнул голос справа от Лины. Она не решилась обернуться, глаза застилал туман. – Но помню, он спросил – «мои дорогие столичные гости, что вы такое вытворяете?», а тот дворянин сунул графу под нос механические часы гильдии с драконом. Мол – это все объясняет. Граф порядочно вышел из себя, но тот дворянин стал вдруг так учтив и вежлив, улыбался и кланялся – графу ничего не оставалось кроме как ускакать обратно.
-Снарк ускакал, ничем на такую дерзость не ответив? Не верю!
-Он еще бросил помнится «тут три дерева, еще что-нибудь в том же духе – и будете болтаться рядом». А тот дворянин так мерзко улыбнулся, ну который с часами, пес Гильдии и ласково говорит: «Ваша светлость заботитесь о своем народе, это похвально, когда вернуть в Столицу напишу рапорт о вашей вежливой опеке». Не то, чтобы граф струхнул, о конечно нет…
-Но ускакал?
-О да, плюнул – и ускакал вместе со своим отрядом.
-За что вообще их так?
-Да говорят, в соседней с Серой Гаванью деревне что-то странное случилось – не получилось в общем, собрать там налог, вот они и отыгрались. Забрали всех детей сразу, за обе деревни. Пытались вступиться взрослые – их повесили, заколов, уже мертвых. Потом стали считать и вышло так, что детей собрали больше, чем следует. И с какого они дуру – я не знаю – но детей избыток тоже повесили. Тут чуть мятеж не начался – страже Кэролла пришлось умирять фермеров, вовремя прибыли, кленовые то – вслед за графом ускакали. Никогда еще на моем веку такого беззакония люди Столичные не чудили. Даже не знаю, что теперь будет. Видать сильно напугали их там, в Серой Гавани.
-А тот высокий в кольчуге – их сынок?
-Наверное. За океаном отвоевался, с ранением чудом вернулся. Называется… Чуть-чуть опоздал, всего на сутки. Так бы свиделся с семьей. Вот горе, веришь?
-Верю, но на себе проверять не хочу.
-И я не хочу. А кто знает – что судьба дальше выкинет? Уж лучше бы схоронили детей в лесу, да сами в бега подались, потом – вернулись. Так раньше делали, тоже мало хорошего выходили. То ли люди раньше были чутче, то ли легче сходились, но как-то договаривались же… а тут…
-Народ мельчает.
***
В постоялом дворе, в котором Лина нашла закуток за серебряную монету, а хозяин долго исследовал её взглядом – Лину, а не монету, ту он просто проверил на зуб, шла пьянка. Собравшиеся выкрикивали угрозы в адрес «столичных скотов» и наперебой предлагали планы мести. Те, кто предлагал особо рьяно падали, упившись скорее прочих, и их относили в угол и клали одного на другого, словно мертвецов. Лина, кое-как протиснувшаяся средь этой толпы, села в дальнем углу и принялась грызть баранью ногу. Она оказалась пережаренной в грязного вида луке пополам с землей, но девушка с удовольствием проглотила все и попросила добавки. Когда поднялся тот высокий, с черными волосами, которого называли Фродо и потребовал у безымянного объяснения – «кто та сволочь, что виновна в гибели его семьи?!!», все сразу смолкли. Лишь особо пьяные горланили песни, ругались друг другу в лицо, грозили смертью и тут же мирились.
-Кто!!! – Ревел Фродо, Лина поняла, что сидеть больше не имеет смысла.
-Это я прогнала тех сборщиков из Серой Гавани. – Выйдя вперед, сказала Лина. – Они хотели сделать что-то плохое с детьми, и я попросила у Лешего помощи.
-Ты? – Воззрился в туповатом недоумении на неё похожий на хрюшку человек в засаленной одежде. Икнул и, попытавшись встать, свалился под стол. У Лины случилось двойственно чувство: захотелось рассмеяться, уж больно неловко свалился этот человек, и в то же время она понимала, что из-за неё произошло непоправимое и смеяться тут пожалуй не стоит.
«Наверное, я все-таки очень плохая», решила она, «раз мне хочется смеяться после всего этого…»
Она ничего не сказала, когда её вытащили из толпы и поволокли в комнаты наверху таверны, люди, называвшие Фродо «боссом». Трактирщик снизу смотрел в распахнутые глаза Лины с сожалением и весьма прискорбным унынием. Однако тот факт, что Лина успела заплатить за себя, несколько приподнял его настроение и сама Лина, поняв, почему вдруг просветлело лицо трактирщика – тоже улыбнулась ему и попыталась помахать на прощание рукой. От паров этого места у девочки, не привыкшей к спиртному и тем, кто его употребляет, кружилась голова, а в венах словно текла какая-то сладкая горячая жидкость.
***
Первым делом Фродо дал ей пару затрещин, и Лина вытерла кровь, брызнувшую из разбитого носа, после чего выплюнула зуб. Второй она нечаянно проглотила, хотела было сообщить об этом всем, и сдержалась, поняв, что это не к месту. Её сильно шатало, Лина не понимала в чем причина – неужели в этих парах. С ней было такое впервые…
-Мне тебя жалко убивать, девочка, но ты все это зря затеяла. Уж лучше бы молчала – даже если это и вправду ты. Понимаешь – я очень зол, очень, я еле сдерживаюсь, чтобы тебя на ленточки не порезать, давай как-то решать, что нам с тобой делать. Мои люди – все славные воины, воевавшие непосредственно под началом самого достопочтимого Экстерминатуса. – Тут пара грязных лиц за спиной надсадно заржали. – Все мои люди хотят того же, но сперва они с тобой поразвлекутся. Я не смогу помешать им сделать второе, однако на счет первого я не согласен. Понимаешь – если мы тебя зарежем, то будем ничем не лучше тех изуверов, что отправили в могилу мою семью. Я не очень любил этих людей и сам годами желал их гибели, ведь из-за них я стал… бравым воином армий Королевств. Ты меня понимаешь, детка?
Лина кивнула, внимательно слушая Фродо, ведь учительница говорила всегда внимательно слушать взрослых и стараться из их зачастую странных путанных и грубых речей извлекать как можно больше полезного смысла.
-Но когда я, наконец, после трех… нет – десяти лет странствий по дальним странам, вернулся домой – моей семьи не стало, я столько ночей готовивший им месть – не могу теперь отправить их в могилу лично из-за того, что какой-то индюк столичный испугался басни, вышедшей из леса.
Фродо повернулся к своим людям и те закивали, давясь от хохота. Их лица лоснились, а глаза пожирали Лину, с которой сорвали одежду и даже слегка помяли драгоценный плащ.
-Понимаешь меня… как тебя зовут?
-Лина. – Ответила девушка и застенчиво улыбнулась. На самом деле не зная, как себя сейчас вести, она хотела одного – как-нибудь извиниться. Вот только все слова, что приходили на ум казались неестественными и неполными. Нельзя было извиниться. Тогда Лина подумала – нужно просто принять наказание, каким бы оно ни было, вот только будет ли это извинением? Лина впервые падала в подобный просак.
-Лина. Понимаешь – мне плевать на моих достопочтимых предков, пусть гниют скоты в земле или на ветру раскачиваются – все равно. Но там висели два моих братика, которых я даже никогда не видел. Даже не говорил ни разу с ними, и лишь спросив у одного олуха, с которым был знаком с детства и который чудом не сдох от ожирения – узнал, что это мои братья. Я бы взял их в свою ба… отряд свой, Лина. Вот представляешь, как вышло – они мертвы, а я не буду атаманом, если не отомщу за них. Это сколько же проблем – гоняться за этими скотами столичными и мстить им, но придется, придется. И если и впрямь ты мне такую работку подкинула – нужно как-то с этим разбираться прямо здесь и сейчас. И так, Лина. – Главарь Фродо сделал паузу, махнув рукой, и большинство людей покинули маленькую комнатку, в которой стоял старый деревянный столик с въевшейся в некрашеную поверхность грязью и кровать, застеленная серой простыней. – Лина, девочка моя, тебе сколько лет?
-Бабушка Ксенья говорила, что я родилась в ночь трех лун сразу после последней великой зимы, что продолжалась десять малых лет. Значит мне около пятнадцати.
-И так, Лина. – Сказал Фродо, доставая из-за голенища нож с широким блестящим лезвием и деревянной резной рукояткой, на которой сходились в сражении два лесных чудища – леших. – Линочка, моя сладкая. Сладость ты моя. Я тебе отрежу нос. Потом отдам своим людям, после того как сам попробую, разумеется. – Сказал Фродо. – И поставлю на то, что как девушка крепкая, ты выживешь после пятнадцати не очень злых и безнравственных по меркам этих земель ребят. – Фродо провел пару раз по щекам Лины ножом и та, вздохнув глубоко, закрыла глаза и сжала зубы. Но ничего не последовало.
 –Нет, давай так, ты выбирай – нос или ухо. Хотя нет, ухо и нос не равноценны для молодой девушки, давай так – режу нос, либо ухо и два пальца.
Лина смотрела в его налитые кровавой болью глаза.
-Ухо и два пальца. – Ответила она. Хотелось сказать «простите», но она не знала, как это прозвучит. Наверное  - дико, поэтому молчала. Где же она ошиблась? Ведь все сделала правильно, хотела помочь.
Нож резал медленно, он совершил пять-шесть движений взад-вперед, а потом окровавленное ухо шлепнулось промеж маленьких грудей Лины, которая удивленно смотрела на него, хлопая ресницами и сведя глаза к носу. Это в самом деле её ухо?
-Теперь пальцы. – Сказал человек в темной кольчуге. – Хотя нет – это оставим на самый конец. Ешь! – Сунув отрезанное ухо ей в рот, он закрыл его рукой. Лина попыталась проглотить ухо, но оно прилипло к небу и пришлось поправив его языком, медленно разжевывать. Кислое, совсем не вкусно. Оказывается Лина совсем не вкусная, ей даже противно саму себя есть. Лина почувствовала себя грязной и чужой. Так и должно быть? Сухие и потрескавшиеся пальцы Фродо терли низ живота промеж сомкнутых бедер, отчего жар внизу становился невыносимым. Что с ней? Почему все вышло так? Как вернуть все обратно? И должна ли Лина сейчас что-то сделать? Как помочь, если сама навредила?
Раздвинув ноги девушки, Фродо лег сверху и надавил. Внутри Лины что-то лопнуло, и тело пронзила острая боль. От живота она растекалась по всему телу, по мере того как атаман двигался в ней, разгоняя это чувство мерзкой боли и раздражения на саму себя, словно волны гнал скачущий по воде камень. Боль из острой перешла в тупую и зудящую, потом в ней появились нотки влажной тошноты и слабости. Повернув лицо в сторону двери, она старалась сдержаться изо всех сил. Лину бил озноб, она сжала зубы, чтобы не закричать – но крик рвался наружу. Открыв рот, выдохнула несколько раз – перед глазами все плыло, в ушах звенел гром, сильно мутило. Казалось – духота накатывает волнами и сейчас сожмет и раздавит девушку. «Любое доброе дело будет наказано», сказала когда-то учительница, «а любое злое – вознаграждено…» Лина не понимала тогда, ей показалось – что старуха по ошибке оговорилась, маленькая Лина держалась, чтобы не хмыкнуть, но теперь эти слова стали реальностью. Вот только наказана, оказалась не Лина, а те дети. Она хотела добра, а получилось только зло. Лина что-то сделала не так?
Мерзкая. Фродо двигался в ней, как безумный, а она сквозь омерзение к себе чувствовала какое-то странное извращенное удовольствие от происходящего. Скрипели доски, тело горело как в лихорадке, зубы стучали друг о дружку каждый удар атамана, направленный в Линин измученный животик. Её наказывали, ей было больно, тошно… но немного хорошо, там, внизу, так непривычно. Слишком новые переживания. Лина чувствовала, что может порваться окончательно, сломаться и полюбить это чувство наслаждения сквозь омерзение. Наказание не должно нравиться, иначе вместе с наказанием модно полюбить и вину, а вместе с ней – преступление. Лина думала слишком по старинке, по детски, но пытаться осмыслить серьезно происходящее не хотелось, ведь тогда… Лина – зло? Посох молчал, он никогда не отвечал, если рядом было много народу. Всю жизнь прожившая в глухой лесной глуши, Лина сейчас как никогда жаждала помощи от мудрого старого друидского посоха.
Схватив рукой девочку за маленькую упругую торчавшую грудь, Фродо впился в другую зубами, прокусив до крови. Продолжая сжимать грудь зубами – вжался в тело несколько последних раз и остановился. Потом, смотря в её лицо, мял ей груди, а она не смела взглянуть в его глаза, ведь неожиданно приятно. Лина закричала под конец, не сдержавшись, а теперь глотала воздух как рыба, пойманная в лесном ручье. В животе пылал пожар. Рука схватила пальцы и положила на стол. Острый нож стал выстукивать, считая стихотворение, которое Лина знала с детства. Он остановился на безымянном. Резкая боль отдалась в локте и дарила в грудь. Лина закричала. Пальчик. Она плача, смотрела на него. Фродо отодвинул ножом палец и снова стал считать. В этот раз мизинец правой руки ждала печальная участь. Лина попробовала улыбнуться, но руку снова пронзила боль.
Фродо смотрел  на неё, расширив глаза. Лина улыбалась ему с такой теплотой, на какую только могла. Все время гадавшая – как поступить, она ухватилась за мысль, промелькнувшую в голове, когда Лина смотрела, как катится по столешнице её безымянный палец. Если учитель не оговорилась, если она и впрямь сказала, как думала. И если она была права и за добрым делом следует наказание, а за злым – награда. Если сам мир наказал её за совершенное доброе дело, вознаградит ли он этого человека, за то, что тот сейчас делает с ней? Вряд ли. Наверное, наказаний в мире гораздо больше, чем наград. Лина никогда сама не стала бы никого наказывать за доброе дело, ведь ей самой всегда хотелось творить лишь только свет. А то, что сейчас с ней происходит – наверное, все-таки злое дело с точки зрения простых людей. Дело, за которое награды Фродо от мира или от них, скорее всего не получит. А значит, она обязана вознаградить Фродо сама. Эта странная мысль вернула счастье в смятенную детскую душу и Лина, пребывавшая в лихорадочном возбуждение во время всего странного и необычного наказания, наконец-то обрела вновь покой. Тот покой, в котором росла с самого раннего детства, тот, что утратила за несколько дней до этого, когда увидела приговоренных к ссылке собственными родителями детей. Все-таки жаль, что так получилось, но все, что Лина сейчас могла – это безмятежно улыбаться, словно мать на дитя смотря на Фродо. Она не знала чем его еще вознаградить в этот миг.
Скользнувший незаметно в комнату Лось сунул было руку к груди Лины, но Фродо оттолкнул её.
-Босс, - сказал Лось, - а нам когда она достанется?
-Никогда не достанется. – Ответил Фродо. – Ты что не видишь – она двинутая. Может и на себя наговаривать уже начала. К тому только что понесла наказание.
-А за что же она понесла наказание босс, если девушка двинутая и сама на себя наговаривать стала?
-Слушай Лось, ты рот свой зашей – за то, что меня оскорбила.
-Тогда она и меня оскорбила, босс. Я за вас – горой стану, босс!
-Она не оскорбляла тебя, Лось, а вот ты меня на сегодня уже конкретно достал.
Лось нахмурился и вздохнул, пятясь к выходу. Лина поежилась от сквозняка, когда дверь приоткрылась, чтобы Лось, пятясь спиной смог покинуть помещение. Рука и ухо – горели. Несколько пар жадных глаз заглянули внутрь, но наткнувшись на главаря, потухли и дверь снова закрылась. После чего Лина смотрела, как Фродо бинтует ей руку. Он ничего не сказал, а она лишь смотрела. Когда Лина покинула ту гостеприимную деревню, «наемники Ворона», как они себя сами называли под предводительством Фродо, покидали её, уносясь в утреннем тумане в совершенно ином направлении.
***
-Наверное, нужно было вызвать медведя. – Теперь в свете вставших из-за горизонта двух солнц, Лине казалось все не таким уж правильным. Осталась горькая досада о совершенной ошибке. В правой руке посох держать было неудобно, она уже не знала – на что годна теперь её правая рука, а левая была такой неловкой. К тому же ухо горело, и слышать Лина стала хуже. Но все-таки тех детей было жаль до дрожи в коленках. Она несколько раз садилась и плакала, а посох её утешал.
-Слушай, Тикки. – Сказала Лина, задумчиво морща лоб. – Что значит двинутая?
-Это когда люди разговаривают с разными неодушевленными предметами. Например, с посохами, отличными от меня.
-Спасибо, что объяснил, Тикки. Я дала слабину с самого начала. Мне нужно было убить сборщиков, чтобы те дети не умерли. Знаешь, ужасный мишка бы их проглотил, конечно…
-А потом из Столицы прислали новых, и они именем Гильдии Мертаны устроили в поселке резню.
-Да, ты прав. Но что же делать? Может быть, если в столице попросить больше не забирать детей – они согласятся?
-Вряд ли, Лина. Мой опыт подсказывает, что люди обычно требуют что-то взамен за свое согласие, а ты вряд ли сможешь дать что-то равнозначное по стоимости. В глазах людей, конечно.
-Да, это был бесценный опыт. Жалко, что за него расплатились те дети…
-Эй, не плач! А-то у меня даже рук нет, тебя погладить!
-Тикки. – Лина посмотрела на древесный посох. – Я же правильно поступила, или что-то нужно было сделать иначе? Если в следующий раз я увижу подобное – нужно ли мне сдерживаться или отводить взгляд?
-Наверное, тебе просто нужно чуть осмотрительней совершать «добрые дела», вот и все.
-Осмотрительнее?
-О последствиях думать. И решать корень проблемы.
-А где тут корень?
-Ты спец по корням, а не я.
Лина вздохнула. Рука порядком ныла, а на душе сгущались сероватые тучки. Однако стоило ей проснуться на следующий день и вылезти из-под сухого мха, как вдруг Лина поняла – солнце все так же светит, а в ветре по-прежнему сплетаются такие таинственно-незнакомые и вместе с тем дорогие с самого раннего детства запахи.
-Тикки. – Сказала Лина. – Мир прекрасен!
***
Переправа через бурную реку грозила затянуться. На севере начали таять снега, и вода вышла из берегов. Несколько селений оказались затоплены. Вдобавок по реке плыли трупы лошадей и людей, которые ловили баграми и обыскивали, старясь не притрагиваться к мертвым телам. Где-то на севере возле реки разыгралась схватка между враждующими домами Лейстеров и Гриффиндора, куда оказались втянуты многие роды, включая Слизеренд и Сноу и даже Снарки – для этого были отозваны с юга несколько легионов, входящих в число армий Экстерминатуса. Так Лине объяснили причину того, что вода в реке непригодна для питья и может быть заражена чем угодно. Лина знала, что вода безопасна, но не стала убеждать в этом жителей Смолистого Ущелья. Заплатившая за ночлег очередной серебряной монеткой из клада, она познакомилась с путешественниками, что тоже шли на север. Они были милые и странно теплые люди. Тикки, обычно предупреждавший её об опасности – не всегда, правда – в этот раз предупредил об обратном.
Лина познакомилась с самыми лучшими людьми на свете! Группой путешественников с востока, едущих на север с таинственными целями, что может быть лучше?
Ставшая в десять раз шире река унесла своим течением на юг деревянный мост, и лошадей было переправить нельзя, пришлось ждать. Лина не разбиралась в том, как плавают лошадки, но перебраться на ту сторону лично ей не представлялось трудным делом, однако жители этих мест конечно лучше знают, как им поступать. У Лины появилась своя лошадка. На совете с Рей её назвали Чарли. Чарли была темно-коричневой, и у неё был странный диковинный нрав – никого не подпустит со спины, сразу начинает драться копытом, Рей продемонстрировала это, подойдя со столешницей к крупу и дернув лошадку за хвост. После удара копытом – улетела метро на пять, а доски столешницы дали трещину. Только сбоку! Зато она становилась такой смирненькой, стоило почесать за ушком и любила шаловливую траву. Впрочем, Лина тоже её любила – она поднимала настроение, и после неё не тошнило, как после болотника. Лина показывала своей новой знакомой Рей – иностранке, откуда-то с востока, издалека – как называются цветы и травы. Чем можно залечить рану, например такую как та, что у неё под длинными волосами. Рей не спрашивала, где Лина потеряла ухо и пальцы, а та не особо горела желанием рассказывать сама. У них было много интересных тем для разговоров. С удивлением, Лина поняла вдруг как-то утром, будучи разбуженной Рей, горевшие глаза которой тянули за собой в пахнущий туманом лес, что в это мире есть существа очень похожие на неё саму. Туманные дни сменялись дождями, в которых выпадало столько оводы, что дома – построенные привыкшими к такому жителями на сваях – оказывались островками среди неглубоких озер, по которым перемещались на утлых лодочках, плотах или брели вброд – воды было по пояс, правда кое-где можно было, провалившись и утонуть!
До спада половодья оставались считанные дни, Рей рассказавшая массу интересных и таинственных историй про свой край и Молодого Господина объезжала белую с серенькими пятнышками лошадку по имени Аечка. Как и Лина – она выросла в краю, где не ездили на лошадях. Однако если Лина никогда и не видела вообще, то Рей как-то намекнула что они очень вкусные.
Да…
Вот ведь живут люди!
А еще Лина познакомилась с загадочной молодой госпожой. Она всегда нервно дергала плечами и любила ходить, закутавшись в плащ с головой, голос её был приятным, хоть и слегка нервно-грудным, в нем чувствовалась хрипловатая мягкость, как у слегка простудившейся девушки и какая-то особая проникновенность, обычно быстро заканчивавшаяся очередным взрывом.
Молодую Госпожу звали Асука. Она зашла к ним погреться, вся мокрая из-за дождя и Лина впервые увидела её лицо – красивое и правильное, но оранжевые глаза были совершенно непривычны, как и слегка шевелящиеся такого же оранжевого цвета волосы. Сначала Лина подумала – под капюшоном темного плаща у неё кто-то есть, зверек или птица, но потом один локон медленно выполз и, словно испугавшись света – спрятался обратно.
Лина сидела, открыв рот, не зная, что ответить на кивок молодой госпожи. Но Асука оказалась очень простой на самом деле, совсем не такой как молодые госпожи из историй, которые Ксения рассказывала когда-то.
-А мы тут с друидским посохом Лины разговариваем. – Рей помахала Асуке рукой, будто бы она была за три девять земель, а не стояла в паре шагов. Асука почему-то этому не обрадовалась совсем. – Пытаемся разговорить так сказать. Пока не очень получается – он все молчит да молчит…
-Только он не отвечает, когда рядом другие люди. – Лина сильно переживала за то, что её извинения не поймут.
-Ну, еще бы! – Асука нервно дернула плечами.
-Стесняется тебя, наверное. – Рей улыбнулась мягко и как-то совсем по-детски.
Асука выразительно постучала пальцем по виску. Рей блаженно закрыла глаза в смущении.
-Ну, вы друг дружке подходите, Соре семь, она и то вас старше обеих вместе взятых! – Констатировала Асука и ушла.
-А тебе сколько? – Лина смотрела на Рей.
-Четырнадцать.
-Мне пятнадцать. А Сора такая умница?
-Сора – это Нечто!
-А можно с ней как-нибудь познакомиться?
-Конечно. Только она осталась с дедушкой Наоки в замке на перекрестке четырех дорог, что под Кэроллом. Знаешь такой?
-Замок на Перепутье Снарков? Да, я проходила мимо…
Тут Лина вспомнила три дуба и поникла головой.
-Ага. – Ответила на собственные мысли Рей, смотря на дверь задумчиво. – Там еще детей повесили за что-то, а мне рассказывали, что наш народ с Нипа считают жестокими кланами тренированных убийц, служащих Великой и Бескрайней Империи Син и её Бессмертному Императору преданно и безжалостно для его врагов, однако у нас детей очень редко казнят, тем более так много сразу…
Лина даже не знала, что на это ответить. Может быть, это было не очень хорошо, но не говорить правду же – не значит лгать? Просто Рей стала её первой подругой с тех пор, как Лина покинула Лес Диких Шершней в самой середине Мидланда Мертаны. И она боялась потерять друга. Поэтому – просто промолчала, ничего не сказав.
-Тебе нравится имя «Асука»? – Внезапно спросила Рей. Лина кивнула головой. – Оно означает «ароматная», а мое «вежливая». Это не настоящие имена Лина. Так нас назвал Молодой Господин, перед этим путешествием. Когда-нибудь я тебе расскажу, почему Молодой Господин запретил нам пользоваться настоящими именами в этой стране. Только ты никому об этом не говори, может быть это и не будет никому интересно, но кто знает…
Лина приложила палец к губам, вслед за Рей.
-А мое. – Сказала она. – Самое что ни на есть – Настоящее. Мне его Ксения дала, что жила со стаей диких волков в самой глубине волшебного леса. Я раньше думала, что никогда оттуда не уйду. Но потом – Ксения умерла, и мне пришлось отправиться в «большой мир». Этот плащ мне подарила она, он может испачкаться, но никогда не рвется, когда-то он принадлежал моему учителю.
-А лес и вправду был волшебный? – Рей широко открыла глаза и Лина улыбнулась. Похожи. Это хорошо, можно жить дальше.
-Да. – Ответила она. – Там было так спокойно, и никто не мог найти нашего с Ксенией дома. Сквозь него проросло дерево, которому две тысячи лет, вся крыша – сплошной ковер их мха. Еще там были каменные существа, учитель сказала – они когда-то могли ходить и разговаривать, теперь же – просто смотрели  своими почти человеческими лицами. Там все утопало в такой душистой траве и казалось – времени там нет. А еще там был пруд, в котором если утонуть – не взаправду, а понарошку, впустить в себя его воды – можно выплыть в совершенно ином мире, где чужие звезды, незнакомые, красивые и яркие. И там одна луна, белая и маленькая и солнце тоже – одно. Но Ксения запрещала мне оставаться там больше нескольких часов. Иногда оттуда приходили странные существа, закутанные как Асука в темные одежды, и просили помощи. И мой Учитель всем помогала. Она была стара и мудра, но потом что-то сломалось, и она умерла.



Бранд.
Кровь заливала Безухому глаза. Селвин медленно вытер её рукавом. Все смотрели на него, не в силах приблизиться. Бранд отчетливо видел, как в крови изрубленного мечом Дрого плавают зеленые головастики, только очень мелкие, еле заметные глазу, как рой мошкары. Он отошел в самый дальний угол комнаты и сел на грубо сколоченный стул только от долго употребления которого нельзя было взять с десяток заноз.
-Под карантин всех! – Гард оказался на месте раньше Андора и командовал за него. Но в глазах его новобранцы прочли ужас, он старался не смотреть на искривленное пылающее лицо с двумя ртами и вспученное тело Дрого, казалось, в пламени в последние мгновения жизни вор попытался сделать то, что каждый вор хотел с самого начала своего существования в Королевствах.
Раздвоиться.
«Вор. Вор никогда не меняется…» Так сказал уже после – в карантине – Бранду Сверр. Первую неделю чтобы хоть чем-то заняться он травил одну байку севера за другой. А позже окончательно впав в тоску, стал рассказывать о Бринхилдр. Какие у неё сочные губы и как пахнут соски поутру, если к ним прижаться носом. И спрашивал: была ли у Бранда женщина. Тринадцатилетнему Бранду нечего было на это ответить, зато вопросов он задавал много, а Сверр любил рассказывать. Но на первый вопрос Бранда он отвечать не стал.
-Что это было? – первое, что Бранд спросил, едва они попали в «карантин».
-А ты парень, живи и не заморачивайся. Лучше вместо вопросов, что да как – расскажи какую смешную историю, если знаешь, а то тут по месяцу сидеть скучновато бывает. И вообще, впредь по жизни иди с улыбкой и что за тварь не встанет на твоем пути – от улыбки твоей подохнет сразу же.
Сверр и остальные захохотали, демонстрируя желтые зубы с черными пятнами. Сколько Бранд ни пытался – вспомнить, улыбался ли Селвин, рубя Дрого, не получалось. Вроде бы – нет, но кто знает, может у них обычай такой.
Они сидели по три человека на сруб на случай проявления симптомов, чтобы не зараженные узрев в сокамернике тролля, криками своими сразу будили весь лагерь. И тогда сруб мог стать в критическом случае одним большим костром и братской могилой. Поэтому сработан он был не ахти и в нем конкретно поддувало в метель, а в одном углу даже скапливался снег и медленно таял, оставляя лужу на полу.
-Жестоко. – Сказал Бранд, узнав все возможности исхода их здесь пребывания. Сверрик рассмеялся.
-Поживи и поймешь – это самое просто, что может случиться в жизни. Слушай паренек, ты знаешь, что такое «карантин»?
Бранд покачал головой.
-Вот и я не знаю. Раньше тюрьма тюрьмой каторга каторгой, а теперь «карантин». Словечко явно эти серые из Черного Ордена подкинули. Говорят у них там за стеной как бы весь север под карантином! Не пускают прусаки, чтобы тролля не подсаживали – слово даю. А может и что еще.
В первую же ночь Бранд слышал крики, прислушивались все, включая Сверра, крики стихли спустя десять минут. Слов разобрать было нельзя, только бормотание и вопли, шум. Весь день прошел в томительном ожидании, еду им кинули через «форточку» и сразу же убежали. Во вторую ночь Бранд видел во сне женщину. Худая и изможденная, она просила спасти её сына, во сне Бранд считал женщину матерью и пытался сказать, что вот же он, перед ней и не нужно никого спасать, ведь с ним все хорошо. Но проснувшись, понял – это была не его мать. У матери тоже были светлые волосы, но она никогда не была такой худой, болезненной и с таким пронзительным голосом. На третий день карантина Сверр узнал от Вертэнды, поварихи, что лично стала носить им еду про то, что самый дальний карантинный сруб уже подпалили, а из Форта Бриг Слизеренд с Лейстерами собираются сделать оплот в своей новой войне с Гриффиндором и Снарками.
-Ну, началось. – Сказал в тот день Сверр и оглядел товарищей по несчастью. До того, что как там воюют феодалы, дел Сверру не было. Бранд тоже посмотрел вокруг, но ему казалось, что тролля среди них уж точно нет. На четвертый день Вертэнда принесла им сверток покрупнее и долго разглядывала Бранда в щель, мальчик даже решил, что она его или его погибших родителей знала, но позже понял всю нелепость такого предположения.
-А Вертэнда – жена одного из егерей? – Чтобы разрядить обстановку, спросил Бранд, когда они ели.
-Она из этих. – Сверр замолчал, словно думая, что мальчишка сам поймет. Бранд попытался понять, но не смог.
-Каких?
-Ну, таких как ты… и не таких. Тебя, по сути, сюда незаконно кинули  из-за голодной войны и срубили деньжат, а она девочкой сюда попала из-за сбора Естественного налога. Понял?
-Нет.
-Дурка! Её везли в темный Орден, но там отказали, им до шести лет нужны, а в тот раз видать большинство было семь-десять, вот и вернули, так бывает, иногда.
-И она осталась тут жить?
-Повариха-то? Не знаю, я сам позже появился, скорее сначала где-нибудь Кробх Дерге или по соседству, в одном из тех  сел не дальше дня пути на крепкой северной кобыле, что питают Бриг уже веками. Там много женщин, из-за естественного налога, не все стары, так что в чем-то это и на руку и от руки, понял?
-Кому на руку?
-Я думал, ты спросишь – кому от руки??? Думай сынок, сбегать, конечно, из-за недостатка баб меньше будут, да и далеко не убегут, но и худого много. Эта полюбившая тебя красивенького Вертэнда лет с десяти тут живет, считай всю жизнь, а мужика себе не нашла. Видать остальные красивши её девками оказались да расхватали всех мужчин, хотя не могу судить какой она была лет десять назад, сейчас-то бабе под сорок с лишним.
Открылось окошечко, оглядев карантинный сруб, и увидев Бранда, повариха замурлыкала.
-Иди сюда, смотри что принесла. А вы! – Прикрикнула она на рванувших Сверра и Кобола. – Вы сидите пока, через час кормить будут!
Оба соседа по карантину рассмеялись, а Бранд со смущением забрал сверток. Развернув его, обнаружили запеченную курицу и два сушеных яблока.
-Курица! – кричал Коб.
-Настоящая!! – Вопил Сверр, став словно ребенком седым от радости.
-Откуда она тут? – Коб трогал рукой курицу так, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь.
-Я знаю одно место, где держат кур, но вряд ли их когда-нибудь подавали к столу в Бриге, разве Анду и Хротгару.
-Любит тебя баба!
Бранд не знал радоваться ему от этой внезапной любви или горевать. Тем более, что впервые эта повариха увидела Бранда через окошко карантинного сруба и никем ему не приходилась.
Умудрились по-честному поделить на троих. Вертэнди продолжала пичкать Бранда «вкусненьким» три недели карантина.
-У нас тут снег, а есть люди – никогда его в жизни не видевшие. – Рассказывал Сверр, уплетая принесенное Вертой.
-У нас снег выпадает не каждую зиму.
-Не каждую малую, - поправил Бранда Сверр, - я же говорю про великую зиму.
-Быть такого не может.
-Может. Слышал про покоренные нашими великими армиями Ишвар, Дахмут и бросовые земли, что за ними?
Бранд неуверенно кивнул.
-На юге пустыня. Огромная. Бескрайняя. Горячая.
-Там люди ходят голыми?
-Если бы – одеваются почти как мы, только не в шкуры. Там у них так принято. А южнее человеческих земель лежат земли драконов.
-Это сказки или реальные истории?
-А ты умеешь их отличать? Я вот не научился. Не знаю, Бранд, люди верят в то, что хотят, я никогда не бывал южнее самого южного королевства Мертаны, не пересекал мертвые соленые моря и не бороздил на верблюдах пустыни обетованные. Но вот что тебе я скажу – поживешь за стеной пару месяцев и не в такое поверишь!
-Там тоже драконы? – Бранд махнул в сторону стены.
-Не знаю что хуже. Драконы или то, что там… Знаешь, был у меня друг, только его давно не стало. Имя тебе ничего не скажет, да и к лишнему поминать покойников. Он рассказывал, что к югу от Ишвара есть огромная бескрайняя пустыня чистого стекла.
-Стекла?
-Весь песок от жары превратился в стекло. Горячки там такие, что о-го-го!! У людей за сотни миль от тех мест начинают вскипать глазные яблоки.
-Такого не может быть! – Оживился Бранд.
-А-то, все может быть под безучастными к людям звездами. И вода кипеть во фляге, что в сумке через плечо сама может. А потом фляга «Бах!» и осколки тебе в почки… правда ты к тому времени скорее уже сам издохнешь. Слушай меня – стеклянная пустыня начинается не сразу и её собственно никто из живых не видел, она описывается в их самых старых легендах и многие южане в неё сами не верят. Но что верно – в тех местах живут особенные черви, они достигают удивительных размеров и роют ходы в толще песка, зачастую даже под городами. Вокруг городов – еще небольшие, а чем южнее – тем крупнее. Маленькие и средние в середине своей жизни порождают песчаных скатов, слышал про таких?
-Бранд махнул головой утвердительно.
-На них ездят?
-Да, только давным-давно все наездники песчаных скатов сгинули, оставив после себя в наследие потомкам лишь устройства которыми пользовались да легенды запредельных южных земель. Идя в пустыню и оставляя восходящее желтое солнце по левую руку, а не заходящее никогда белое – по правую можно наткнуться на старинные города, от которых не осталось ничего кроме парочки едва возвышающихся над песками зданий. Еще южнее черви только огромны, что скаты в длину достигают трех, а то и четырех десятков метров, такой червь запросто съедает целый караван.
-На таких скатах можно летать?
-Да ты никак удумал туда отправиться? – Рыгнул ворочавшийся Коб, ему снова снились кошмары, прислушиваясь к разговорам, он сам все реже в них участвовал. – Под трибунал хочешь?
Бранд снова мотнул головой и стал слушать дальше.
-Черви все крупнее и крупнее, бывает на горизонте буря, а оказывается – это стада песчаных скатов несутся, в длину как корабли из флотилий Экстерминатуса, гигантские. Говорят, до ста метров бывают в длину! Но это не все. Есть один особенный вид червей, которые не ползают горизонтально, а лишь ждут, пока кто-нибудь проедет или еще лучше – разобьет лагерь над ними, а еще страшнее – город основать в оазисе, под которым устроилась такое чудовище. И вот однажды раз в десять лет такие черви жрут все, что над ними. Никто не знает, какой они длины… Одни говорят – десять миль в длину, то есть глубину. И они тоже разнятся по размерам, это самые крупные из всех мыслимых существ и если и впрямь они существую – упаси меня боже отправиться когда-нибудь в те края. Так вот, Бранд – погонщики песчаных скатов их обходят стороной. Согласно их легендам из таких чудовищ в конце их многовековой жизни и рождаются драконы.
-Огнедышащие?
-Ну. – Тут лукаво седой рейнджер надкусил кусок табаку. – Скорее огнепердящие и огнерыгающие, потому что в тех местах у людей воспламеняются кишечные газы при выходе из тела. И хорошо если – при выходе. На самом деле драконы – просто как бы большие ящерицы. И гнездовья их как раз в странных белых горах, что словно скелеты невиданных тварей возвышаются на юге. Мне друг показывал рисунки, я думаю – это домыслы. Но они поразили тогда мое воображение. Я такой же как ты был – может чуть постарше. Эти горы намного выше, чем джергали или наш сосновый утес, они выше любых облаков и похожи на кости каких-то тварей. И там живут драконы, а вся пустыня – сплошное стекло. И жара жуткая. И там они размножаются и пердят огнем. А что жрут – не знает никто!
Бранд засмеялся, пытаясь представить пердящую огнем ящерицу.
-Как они туда доходили?
-Кто? Погонщики и наездники скатов? Да кто их разберет. Как-то доходили, не одни же это фантазии. Бывают разные зимы. Великая Зима случается, когда белое солнце становится маленькой как звезда, а красное – не больше луны, тогда летом лишь начинает в южной Мертане таять снег и тут же снова заморозки. Это ужасно, последняя такая зима продлилась больше полувека, люди голодали и умирали, войны стихли – не стихни они и от королевств ничего бы не осталось. Но это было так давно. Когда наши звездочеты и друг мой с братом старшим отправлялись в Син и сравнивали свои изыскания, они у них не сходились – настолько давно. Может в те времена, и смогли дойти до драконов наездники.
***
К концу третьей про Бранда все забыли. Когда он вышел из бревенчатого сруба, в котором прожил свой второй месяц в Бриг – под медленно падающим снегом тренировались молодые егери, а вдалеке звучал горн. Бранд пробовал обратиться к Сверру, но тот стал на удивление занятым и отправил подростка к Андору, к которому тот не смог пройти из-за двух громил на входе в собственно сам форт. Те требовали от него какие-то рекомендации от каких-то людей, которых Бранд в глаза не видел. Глупее ничего придумать было нельзя, но спорить с громилами Бранд не решился. Он же в форте Бриг, собственно сюда он не хотел – но за него решили и он тут, свой уже – какие еще рекомендации? Это ведь не игра – тут серьезные рейнджеры занимаются серьезными делами, но обида Бранда длилась недолго, так как обиженный он быстро проголодался, а голодным лучше находиться в хорошем настроении иначе совсем все серым будет казаться – это Бранд усвоил еще в те месяцы, что жил в клетке. Обучение, которое, по словам Тива он должен был пройти, прежде чем впервые подняться на стену для битья сосулек и посыпных работ оказалось работой на кухне. Гарда нигде не было видно, Айкен и сказал Бранду, когда тот весь вечер пробегал форт снизу доверху и так и не понял, чем ему следует заниматься.
-Бранди, - сказал Айкен, положив руку на плечо Бранду, - ты сейчас не мельтеши, а то достанется – высекут или снова в карантин просто, чтобы глаза не мозолит, тут такое сейчас дело... такая проблема назрела… но в общем, не твоего ума это дело, меньше знаешь – лучше спишь. Иди на кухонные работы к Вертэнди, слышал – она мальчика себе в помощники искала. А там  глядишь – все уляжется и тебя либо в плотники, либо в общую строевую возьмут. Сразу егерем ты не станешь, но если увидят, что под ногами крутишься – что-нибудь предпримут.
Так Бранд оказался на кухне. Глаза полненькой Верты сверкали из-под кудряшек. Она была высокой и рослой, Бранд оказался по грудь поварихе, в которую тут же и уткнулся.
Не по своей воле, конечно.
-Тебя там не обижали мужланы? – Спросила она, положив свои пухлые руки на шею Браду.
-А че им меня обижать? – Слегка вздрогнув, ответил он. Хотел добавить, что и сам кого хочешь, обидит, но посмотрев на румянец слегка обмороженных щек, не стал. Работа на кухне была не трудная, хоть и однообразно утомительная. Вдобавок Вертэнди постоянно пичкала Бранда, совала ему в рот все что хотела, а отказываться было как-то не очень. Поэтому Бранд только и делал, что, зажав в зубах очередной «подарок», резал кур, доставляемых из Кутберта, что на два десятка миль южнее Форта Бриг да шинковал овощи после разморозки. Свой склад продовольствия был и в Форте, но его берегли на случай непредвиденного положения. Как рассказала повариха – в форте числилось две тысячи человек, обычно только половина в нем самом, остальные на стене или в разведке.  Семь сотен из последних заселяли башни вдоль стены, названные по дате заложения, ближайшей была трехсотлетняя, то есть построенная шесть веков назад. Причем постоянно жила в форте лишь молодые новобранцы да личная гвардия Хротгара, который тут считался за Господина с большой буквы и бойцы Андора, к которому у всех было разное отношение, но Бранд замечал его лишь по тому, как хмурятся или проясняются лица при появлении самого Андо. Хротгар никогда не обедал с бойцами, а Андо частенько появлялся в большом зале с высокими потолками, в котором провдоль стояли многочисленные столы – Бранду казалось удивительным как смогли построить такое люди и дерева. Но повариха объяснила, что балки перекрытия торчат прямехонько из скалы, поэтому ничего удивительного нет.
Однажды Бранд взглянул вверх и увидел клубящуюся под почти черными досками потолка тьму. Тьма смотрела на него, беззвучно усмехаясь, меняя форму и, казалось – бесконечно опускаясь вниз, не в силах приблизиться к свету или остановить свой спуск, она сама была рабой этого места, пойманной между светом масляных ламп, факелов, воткнутых в держатели у стен и каменной крышей; у Бранда кружилась голова. Он поежился, в тот день, когда это случилось в первый раз, ему снова приснились тролли. Там был не один только Дрого, все обедавшие и ужинавшие и завтракавшие в общей зале бойцы и сам Андор. Все шли к нему с дергающимися лицами  и требовали покормить их. А повариха, оскалив зубы и превратившись в какое-то загадочное существо, стегала голого Бранда плеткой, подгоняя. Все быстрее и быстрее, он бегал и относил подносы и возвращался, успевая уворачиваться от озверевших лиц и цепких рук. А потом лица стали трескаться как у Дрого в тот раз и вся эта чавкающая и хрюкающая братия завизжав начала срастаться в огромный зеленый шар из истекающих жижей людей, их разрываемой ломающимися костями одежды повалил пар. Шар рос и рос и достиг высоченного потолка, слившись с Тьмой и освободив её, дав ей тело, а потом случилось что-то ужасное, и Бранд вскочил в своей постели – так он думал, но тут же почувствовал – что-то было не так. Теперь он спал не в одной из казарм, но и не в карантинном срубе, где порядком холодно. В большой зале, где трапезничали, тоже было не жарко, люди туда заходили в верхней одежде, и после каждого раза повариха отдраивала на корячках пол. Однако в пристроенной комнате к кухне было натоплено так, что пот катился с Бранда градом. Там были три узкие кровати, застеленные заспанным и желтым, но довольно чистым и часто меняемым бельем. Они там стояли, чтобы можно было вздремнуть часок и тут же вернуться к работе. Бранд просыпался обычно на одной из кроватей, но в этот раз все было иначе. Он очнулся, а вокруг – темнота. Еще секунду назад он стоял в огромной пустой зале, даже не удивляясь, что обычно не любившая давать пояснения повариха рассказывает обо всем как Сверр, стоит лишь попросить. Под потолком клубится тьма, а Бранд вспоминает свой предыдущий сон, не догадываясь, что и то, что он видит сейчас – всего лишь сон. А потом «бамц» - и он открывает глаза, а вокруг та самая, знакомая темнота и что-то сопит и трется об него. Сначала Бранд подумал – это Триста его псина снова зализывает полученные от отцовского ремня вздутия на коже. Но Бранд очнулся не в сарае на сеновале – там всегда пробивался свет, хоть дневной, хоть лунный. Тут же было темно, и та тварь, что держала Бранда под собой – намного тяжелее дворняжей сучки Тристы, притащенной отцом в подарок Бранду на десятый день рождения из города.
Бранд попытался подняться. Но две руки, сжимавшие его собственные стянутые в тугую ремнем или веревкой  руки, снова уложили мальчика на что-то мягкое, похожее на шкуры.
Шкуры?
Это подсобка, через которую можно проникнуть в основные склады Форта. Но что он тут делает?
-Отпусти! – Сказал он человеку, сидевшему на нем и прижимавшему его к шкурам на досках пола. Тут было прохладно, но Бранда трясло как в огне. И тут он понял, что и впрямь весь голый.
-Слезь с меня! Я закричу!!
-Кричи мой мальчик. – Промурлыкал знакомый голос и Бранда осенило. В темноте на него взгромоздилась огромная повариха с кудряшками! Она стала троллем, заразилась как тот Дрого, которого обсуждали в карантине все, кому не лень из присутствовавших тогда. И теперь медленно пожирает Бранда.
Но что-то был не так. Бранд чувствовал непривычный жар в груди, и живот содрогался от скачков этой туши. Между ног все словно окаменело.
-Вот и хорошо, мой мальчик, потерпи, это плата… - Шептала повариха на ухо Бранду.
-Плата? – Пробормотал он. Вертэнди сопела как чудовище из сказок, что когда-то рассказывала мать. Мама? Сестра, тогда еще рядом с ним лежала маленькая сестренка. Тоже теплая, как и Верти. Что будет, если он сейчас закричит, что?!
-Тише малыш, успокойся, я не съем же тебя.
Тролли так не разговаривают. По крайней мере, Бранд такого за Дрого в тот раз не заметил. В общем-то, он уже понял, что с ним сейчас происходит, но старался думать о чем-то другом. Руки затекли, повариха видимо связала их веревками, а не просто удерживала руками, она была на удивление сильной и в несколько раз тяжелее Бранда. Потная промежность женщины, годящей в матери давила и всасывала в себя, казалось еще немного и он не выдержит, задохнется и умрет здесь.
Она еще порядочна на нем поскакала, сипло дыша и постанывая, Бранд начал проваливаться куда-то в глубину, словно сквозь шкуры, может и впрямь она его раздавила. Но в самый последний момент руки поварихи, хлестнув по лицу, вернули мальчика к жизни. Чувство неудовлетворенности разочарования сквозило в голосе Вертэнди. Она шептала что-то ласково ему на ушко и Бранд старался не поддаваться наваждению, ведь рука женщины мяла его член, который слегка побаливал.
В губы Бранду уперлись остро пахнувшие груди, они были большими и мягкими, мальчик попытался отвернуться, но повариха стала совать их прямо в рот, и пришлось согласиться. В общем, это было вкусно и чуть лучше, чем изнывать связанным под скачущей кобылой.
-Соси!
Бранд закусил сосок, но ничего не случилось. Он пробовал сосать и так и эдак, но ожидаемого молока все не было. Повариха просто стонала и мяла сильными пальцами с мозолями все места, доступные для исследования. Потом перевернув его на бок, стала совать руку туда, куда он не хотел.
-Не надо… – Сказал он. Кричать Бранд боялся – ему совсем не хотелось, чтобы другие егеря видели Бранда связанным под этой тушей, уж лучше стерпеть, ведь все закончится? Когда-нибудь?
-Да ты что, совсем? – твердил странно прерывающийся голос поварихи. Она раздирала пальцами его изнутри, что-то не так – Бранд это понимал, но горло сдавил крик и слезы. Еще немножко и он вцепится наугад в эту тушу зубами и начнет грызть!
-Стой. – Сказал Бранд, стараясь, чтобы голос выглядел спокойно. – Развяжи меня, я знаю, чего ты хочешь, я постараюсь.
Пальцы Верты вылезли из ануса и снова сжали член.
-Знаешь? – Голос, грудной и похожий на мамин. Проглотив комок, мальчик тряхнул головой, отгоняя наваждение.
-Да. Я сделаю это.
-Знаешь-знаешь?
-Сделаю!
-Делай, только я тебя не развяжу, пока ты не кончишь! Понял? Я не для того тебя кормила…
Пальцы сжали так сильно, что выступили слезы, и во второй раз захотелось ей порвать горло, и снова Бранд сдержался. Повариха с ним справится, а Бранду не хотелось, чтобы его труп видели в таком несуразном месте и голышом к тому же.
Бранд попытался понять – есть ли рядом нож, но глаза хоть и привыкшие к темноте настолько, чтобы отличать тело Вертэнды от стен не могли разглядеть проблеска металла. У Верты всегда был при себе нож – огромный, от кончиков пальцем Бранда и до его локтя. Бранд представил, как в живот ему входит этот кусок металла и снова сжал зубы, чтобы не сделать глупости.
Бранда перевернули и, поколдовав с веревками, уложили сверху на себя. Она была мягкой и пахнущей травами, вареным мясом, какими-то дорогими специями, словно заменой духов. В губы уперлось что-то влажное. Бранд понял – его пытаются поцеловать. Он ответил и тогда в рот ему пролез язык и стал там шевелиться.
Точно тролль. Решил Бранд и сжал губы, но язык и не думал уходить. Руки поварихи сжали ягодицы и стали толчками втискивать в себя мальчика. Бранд мял груди, на которых покоился, руками и те перетекали между пальцев, словно желе – огромное и колышущиеся. Может там и есть молоко? Бранд не хотел снова проверять. Вместо этого он всаживал в мягкую и хлюпающую промежность Вертэнды свой торчащий орган со все возрастающим напряжением. Но разрядки, той, что случилась тогда, сейчас не было.
-Давай же… - шептал Бранд, а Вертэнда ерошила его волосы и кусала то нос, то губы, то шею. Бранд пытался снова и снова и в конце начал уставать. Что-то было не так, может он просто не чувствовал в этот момент ничего кроме омерзения?
Перед ним лежала сестра. Голая и иссеченная, на сеновале, сквозь доски проникал свет и Бранд зализывал её раны от отцовского ремня. Семилетняя сестренка и двенадцатилетний Бранд в тот вечер много о чем говорили, но прижаться к ней всем телом он так и не решился.
Появилось лицо Элвины, тогда в лесу у ручья, и её тело – мягкое, белоснежное и такое красивое. Специально ведь тогда долго не одевалась, показывала, словно похвалиться перед братом хотела. Хвалятся не телом. Но Бранд прогнал и этот образ, предательница, он никогда не простит старшую сестру за то, что она сделала. Испугалась жить в лесу, не захотела заботиться о Флоре вместе с ним и главное – еще и лениво смотрела после этого на Бранда так, будто он какую-то глупость им приказал совершить, а Элвина умница не послушалась глупого брата. Вместо того, чтобы бежать в лес с Флорой, как он им сказал – сама вышла к тем людям, что убили отца и мать, сдалась им, слабачка и Бранда выдала. Флора, младшая – и та храбрее!
Представив на мгновение, как Флора в темноте смотрит на него невидимыми глазами, лежит под ним и обнимает его, Бранд всадил в спину поварихи свои ногти и, выгнувшись, кончил. Облегчение пришло не сразу, какое-то время его еще трясло от странных и противоречивых чувств, Вертэнда растирала Бранда какое-то время, покрывая влажными поцелуями, слизывая с него что-то определенно ей необходимое так жадно, словно и впрямь собиралась поужинать мальчиком. И она сосала его член, это было дико, но от этого тот вновь становился твердым.
-Ненавижу… - Прошептал, дернувшись, Бранд и Верта стала его бить по лицу в темноте все сильнее и сильнее, он пробовал отвечать, извиваясь всем телом, но руки двигались лишь на полметра, а дальше в кожу врезались веревки. Несколько раз он по ней вроде попал. Кусать и пытаться убить Бранд не хотел, было слишком поздно.
Деревянные доски скрипнули в соседней комнате, когда кряхтя уставшая и вспотевшая повариха, поднялась с тела взмыленного Бранда. Но Вертэнда ничего не расслышала – она была слегка глуховата, однако Бранд понял, что там кто-то был. Это еще больше его расстроило, чем то, что случилось на шкурах.
Она его не стала развязывать, просто срезав веревки – нож все-таки был. Бранд долго не решался выходить, ожидая встретить в соседней комнате кого-нибудь из друзей, этого совсем не хотелось. О потом все же решился. В то утро Вертэнда заперла изнутри на засов дверь и готовила голышом, Бранд хотел проскользнуть мимо, но повариха поймала его за руку. Все еще голый и пытающийся прикрыться Бранд, наконец, увидел то, с чем он перепихнулся этой ночью. Огромные груди свисали довольно низко, белые с едва розовевшими сосками размером с маленькую миску, они были даже больше, чем Бранд мог себе вообразить. Живот выдавался вперед и его пересекали складки, низ живота весь утопал в сероватых курчавых волосах, ноги были мягкие и молочные, Бранд был почти черным, загоревшим еще под южным солнцем по сравнению с выросшей здесь Верти. Бранд сначала уткнулся в пол, а потом отвернулся, пытаясь освободить руку из стальной хватки матерой поварихи.
-Ну и чего, стесняешься все еще мальчик мой.
-Отпусти. – Бранд хотел прибавить ругательство, но это было уже не к месту. После драки кулаками не машут.
-А ты попроси вежливо или вылизывать себя заставлю.
В руке поварихи Бранд видел нож, он был огромный.
-Ну и что. – Ответил он. – Попробуй.
И дернул со всей силы руку, но пальцы Вертэнды не ослабли, наоборот казалось, они пожирают руку Бранда, сдавливая до костей, будто бы она хочет похвалиться какая сильная.
Внезапно Верти обмякла и заулыбалась.
-Мой мальчик устал, вот как? Сегодня ты хорошо потрудился, передохни, к вечеру станешь мне помогать. Я тебе сейчас вкусненькое приготовлю, а пот как освобожусь, мы с тобой еще раз поиграем.
Бранд поднял на неё свои голубые глаза и сжал зубы.
-Какой ты красивый, когда злишься.
-Замолчи! – Бранд снова дернул руку, но когти поварихи лишь оставили царапины до крови и остановились в паре сантиметров от прежней хватки. – Ты недовольна?!
-Не кричи, а то еще чего подумают – обижаю тебя я. Маленький Бранд, ты не бойся тетушку Вертэндочку, я тебя вечно со мной кувыркаться не заставлю. Мы это несколько раз повторим для надежности, а потом я тебя отпущу, и ты вернешься к остальным и будешь с ними лазить на стену и в лес ходить за стеной, и никто не узнает, что у нас было, хорошо?
Бранд молчал.
-Не хмурься, тебе это нужно, так же как и мне. Бранди, ты очень сладкий мальчик и я хочу чтобы ты таким и оставался недельку ладно? А если не будешь сладким, я могу сделать и больно, ты понял?
Тут с ужасом Бранд понял, что за дверью кто-то хихикает, но на его заострившееся лицо повариха не обратила никакого внимания, как и на этот звук. Она и впрямь глухая!
-Не бойся Бранд, я не буду тебя резать этим ножом. Мне же влетит за такого сладкого мальчика как ты, зато я могу тебя укусить, только не больно. Иди к себе в кровать и отдохни, мамочка скоро принесет покушать.
-Ты мне не мать.
-А ты мне не сын, никогда не поздно все изменить.
За дверью снова раздался смешок и пара ударов, словно кто-то взбегал по лестнице.
***
Там вился серенький как вечернее облачное небо дымок. Бранд рассматривал надстройку над крылом, в котором размещался общий зал и кухня. Она была деревянная и обложена с внешней стены камнями. Сам замок каменный и несколько деревянных строений вокруг. Там наверху жил Мастер – алхимик гильдии из Столицы, что вел дела с Черным Орденом за стеной; большинство товара туда и оттуда проходило через его руки. Бранд видел через окошко сруба для карантина, как ящики грузят на тяговых лошадей, на длинные сани, арбы и всевозможные устройства которые все появлялись с юга, но были из разных мест королевств. Дела гильдии? Над кухней кроме этой башни ничего не было, лестница наверх по которой убежал смеющийся человек – Бран её видел однажды, когда повариха забылась и не закрыла дверь на медный ключ. Бранду было скучно, к тому же теперь он был одет, а умирать одетым все же приятнее, может и странно об этом думать – но Бранду хотелось рискнуть, хоть в отместку, хоть просто – чтобы почувствовать разнообразие.
Ночью ему снилась та женщина вновь. Она прижимала Бранда к груди и называла сыном, плакала, хотела, чтобы он рассказал, где отец, но Бранд не знал – ведь это была не его мать.
-Как тебя зовут? – Спросил он женщину во сне, называвшую Бранда сыночком.
-Йоханка, что же они с тобой сделали окаянные? – шептала в беспамятстве обезумевшая от счастья женщина и Бранд не горел желанием её разочаровывать. Он просто обнимал и прижимался, просто гладил по длинным светлым волосам и к концу сна уже начал сомневаться, что она – не его родная мать. Женщина странно и особенно пахла, Бранд никогда не слышал такого запаха прежде. И лишь проснувшись – вновь осознал, что это просто странный сон, причины которого Бранд не знает.
В следующий раз он кончил быстро, представив лицо сестры, и как она смотрит на него и небо в её чистых и безупречных глазах, а повариха его долго мяла в своих душистых все-таки хоть и слегка пересоленных объятиях, она была вполне чистоплотна, это единственное что радовало. К тому же эти кудри напоминали кудри матери – может и скверно так думать, но Бранд скорее бы представил в своих руках мать, чем Вертэнду. Правда мама была намного тоньше и пахла еще более вкусно. Бранд снял ключ с кольца и, отворив дверь, повесил его обратно. Повариха спала на шкурах, заперев на всякий случай по обычаю дверь, ведущую из кухни в общий обеденный зал. Бранд оделся и прокрался по лестнице наверх, на этот раз ступени скрипнули еще громче – они были старые и деревянные, то существо явно весило не больше Бранда, раз смогло так тихо красться по ним, что мальчика едва расслышал. Там была еще одна дверь и Бранд отворил дверь с расписными листвяными узорами и очутился в комнате пахнувшей всеми оттенками необычного. Запахи, их тут было море и ни один из них Бранду еще не приходилось чувствовать. Принюхавшись, он сдержал руками кашель. Где-то под ним скрипнула дверь – проснулась повариха. Но она подумает, что сама забыла закрыть дверь наверх, Бранд надеялся на это. Она не будет подниматься наверх. Не будет?
Слегка вздрогнув от непривычного воровского азарта, Бранд прокрался в соседнюю комнату стараясь держаться стены, будто бы она могла спасти его от нечаянных глаз владельца этой башни. Спальня и еще каморка заваленная книгами, странная полукруглая комната заставленная сосудами, некоторые разбиты, комната полная растений – тут был лимон и Бранд вспомнил свой родной дом. Там тоже рос в кадке лимон. Ему хотелось сорвать, но сдержавшись сразу, Бранд потом понял, что совершил бы ошибку.
-Мало тебе жирной свинки-поварихи? – Спросил острый как клинок голос. В нем Бранд почувствовал нечто зловещее и обернулся. Девушка лет девятнадцати с рыжими длинными прямыми волосами и хищными зелеными глазами смотрела на него сверху вниз так напряженно и зло, что внизу живота снова стало каменеть. Бранд отскочил.
-Вот заразный мальчик, только вылез из-под карантина, а уже оплодотворяет всех направо и налево, не боишься?
-Чего, ты кто?
Девушка наклонила голову, прислушиваясь к своим ощущениям, словно что-то решая про себя.
-Кто я? Наверное – никто. – Тут её лицо погрустнело. – Но это не значит что ты кто-то. Я Офелия, дочь и ученица Мастера Вернсинг Маунта, отца зовут Боико Гудада, но для тебя он просто Мастер. Правда, ты недолго проживешь, оказавшись с ним лицом к лицу.
Бранд взглянул на неё с сомнением и пошел вниз, но оказалось что дверь закрыта. Повариха заперла его тут!
Сверху послышался шум и когда Бранд взбежал по лестнице – перед ним были уже две девочки, спорящие между собой на тему отцовства Боико. На этот раз черные волосы торчали в разные стороны, а рыжие казались гривой морского конька – столько ярости в них сверкало грозовыми разрядами.
-Кто дочь???
-Я – Дочь! – Уперла Офелия руки в бока.
-Ты – дочь?!! – Закричала, с ходу натягивая на себя одежду новенькая, девушка явно готовилась к решительным действиям. Откуда она тут взялась? Оглянувшись, Бранд почувствовал легкий шок – на кровати как он подумал заваленной грудой подушек и несколькими пледами все это время кто-то спал! И теперь этот «кто-то» проснулся.
-Я в своем уме, в отличие от тебя, Авалон. Я-то знаю меру.
При слове «мера» чернявая подпрыгнула и приземлилась пяточкой на подъем левой ножки Офелии, та встретила её кулаком в подбородок. Мягко начиналась женская драка, от которой хотелось держаться подальше.
-Мне все равно, - громко сказал им Бранд, - кто из вас чья дочь, как отсюда можно выбраться?
Девушки остановились. В эту минуту прозвучал громкий горн, и где-то ударили несколько колоколов, совсем далеко, может за десяток миль отсюда. У Бранда был отличный слух, но и у Офелии тоже – она вся напряглась.
-Никак. У твоей ненасытной подружки-поварихи единственный ключ от нижней двери; есть еще одна, но единственный ключ от той у моего отца.
-Он тебе не отец, рыжая сучка! – Взвизгнула Авалон и ударила в грудь Офелию. Та не прореагировала никак, Бранд удивился, увидев, как плотно сжались зубы рыжеволосой девушки от боли; она, отшатнувшись, едва устояла на ногах. Чернявая затихла, все еще сонная и растрепанная, Бранд отвернулся от её маленьких грудей с едва заметными телесного цвета сосками.
-Что уставился?! – Взвизгнула Авалон в тот самый момент, как Бранд отвернулся. Мальчик поклялся – продолжи он на них пялиться девушка и глазом не повела бы. Офелия подошла к узкой щели в комнате, сквозь которую проходил свет, и руками сделав себе в запотевшем причудливом стекле окошка наблюдательный пост, стала смотреть на улицу. Бранд встал рядом, по стеклу шел едва заметный узор изморози и видны были потеки с той стороны – чем-то смазывали, чтобы снаружи в самые лютые морозы диковинное привезенное с юга стекло не запотевало. Обычно окон не было или их закрывали несколькими слоями пузырей, сквозь которые проходит свет, но ничего не увидишь. Офелия дышала грудью, рассматривая опустевший плац, на котором обычно шла подготовка рекрутов в егеря Великих Озер и неудачников вроде Бранда, тех, кому пришла участь служить в Черной Стреле, тоже там готовили. Но Бранд еще ни разу за два с половиной месяца, что тут пробыл, не тренировался там, большую часть он провел в карантине, на кухне и убираясь в казармах.
Последней к стеклу прижалась хмурая Авалон, Бранд оказался между двумя девушками и вдруг ему захотелось их обнять. Вслед за этим пришло желание поскорее отсюда убраться, пока не пришел хозяин и с Брандом не сделали ничего страшного.
А страшное – могло быть.
-Смотри, там Хизер. Давай кричать. – Авалон сложила пальцы рупором морским и закричала. – Хизе-ер!!! Иди к на-ам!!!
Но Хизер стояла с котомкой через плечо, свертком под мышкой и пустым ведром в руке, ничего не слыша. А вокруг неё медленно взлетали, подхваченные ветрами плаца смерчики из льдинок и крупных, смерзшихся снежинок. Снег на плацу был особый – или утрамбованный или почти заледеневший, он больно резал при падении лицо. Бранд это понял, рассматривая лица тех, кто там тренировался, пока они поглощали приготовленные им и Вертэндой блюда. Которые делились на три типа: первый для офицеров и Бранда, который питался у поварихи просто отлично, второй, попроще – для егерей и третий, все что осталось зачастую с костями и жуткой похлебкой из обрезков овощей во избежание зубных и прочих северных болезней – «чертям и молодняку», как говаривала Верти.
-Вспоминаешь свою возлюбленную? – Подтрунила его, угадав почти мысли Офелия. – Ну, ничего, скоро ты опять прижмешься к её сытной груди и уткнешься хозяйством в сочное кисленькое лоно!
-Откуда ты знаешь, что оно кислое? – Отреагировал на её слова Бранд, и Офелия закусила губу. Потом кинулась в соседнюю комнату и вернулась с метлой. Прежде чем Бранд сумел отреагировать и на это, кончик метлы больно ударил его в промежность.
-Шах! – Воскликнула Офелия. Бранд вскрикнув, согнулся. – Мат-мат-мат! – Кричала Офелия, метя в промежность лежавшему на боку мальчику, Бранд закрывал руками свое «хозяйство», но удары были слишком сильными, и чувствовал он, как ломаются его кости.
-Сука… - Выдавил он от всей души, отдышавшись и поднявшись. Офелия тихо хохотала, разглядывая его лицо, Бранд схватил металлический подсвечник и запулил им в лицо Офелии. Вскрикнув, девушка упала на колени, закрывая текущую по лицу кровь.
-Скучно. – Тихо шепнула себе под нос Авалон. Она сидела на кровати, поджав ноги, а Бран с Офелией наносили друг другу удары, Бранд  пытался снова разбить Офелии лицо, а та, на голову его выше – целила исключительно в пах, периодически ставя мальчика на колени. – Как же скучно… - Шептала Авалон.
На Офелию было страшно смотреть, но Бранду нравилось вместе с тем это судорожно сведенное лицо, из носа девушки текла кровь, щека рассечена подсвечником, а под глазами наметились здоровенные синяки.
-Ну и херовая у них там подготовка, да, Авалон? – Из последних сил пыталась шутить Офелия. Авалон посмотрела на неё мрачно и шмыгнула носом.
-На себя посмотри дура.
-Я никогда еще не тренировался вместе со всеми, дура! – Добавил Бран. Уже больше часа прошло с тех пор, как прозвучал горн, однако дверь внизу не открывали. Офелия выпрямилась и несколько раз вытерев кровь, упрямо капавшую на восточный истоптанный и подранный, но все еще внушавший босоногому Бранду уважение ковер, стала спускаться вниз.
Бранд упал на кровать, скинув с неё пару сероватых с восточными узорами подушек. Авалон искоса взглянула на него и перевала взгляд на пах.
-Болит? – Девушка сжала его яйца, добавляя от себя то, чего не дала Офелия. Бранд слишком устал, чтобы драться.
-Отпусти. – Он схватил девушку неопределенного возраста за руку, и та разжала пальцы.
-Раздевайся. – Авалон поднялась и поправила подушку. – Я посмотрю что там.
Бранд с сомнением взглянув эти черные глаза. И не ответив, повернулся к стене. Нужно как можно скорее отсюда свалить пока эти две его до смертоубийства не довели!
-Ты прости её. – Авалон прижалась маленькой грудью к плечу и стала ковыряться в волосах Бранда, словно выискивая там насекомых. – Мой отец и её опекун и наш с Офелией и Хизер учитель алхимических и иных точных и естественных наук слишком редко выпускает нас на волю. Не хочет папочка, чтобы я и Офелия бродили на виду у всего Брига, вот так вот. Но Хизер временами трахается с солдатами! – Словно откровение, какое сообщила весть об этом Авалон ему. Бранд еще на два года опустил предполагаемый возраст этой девушки, и оказалось что ей лет пятнадцать силы, хотя он все еще сомневался.
-А вот Офелия на дух солдатню и грубоватую мужскую силу не переносит, знаешь такую?
Бранд не стал отвечать, знает или нет он грубоватую мужскую силу. Перестав играть с его волосами, Авалон поцеловала мальчика за ушко, слегка куснув на излом, почти до боли и легла сверху.
-Какие у тебя красивые искрящиеся глаза, голубые с зеленым, первый раз такие вижу.
-Слезь. – Совсем без иронии или просьбы решительно сказал Бранд. Эта решительность коробила самого Бранда до головокружения, но все что он хотел сейчас – свалить отсюда. Он абсолютно не доверял этим двоим и даже не мог поклясться, что они не решили его убить после всех утех и свалить все на повариху. К тому же ложиться с ними в чужую постель он ни за что не стал бы по многим причинам. – У меня ничуть не зеленые глаза, просто голубые.
-А вот и нет. Сейчас найду зеркальце.
Но ничего похожего на зеркальце она, перерыв все раскиданные после драки по полу подушки не нашла.
Офелия вернулась вместе с Хизер. Девушка, пахнущая морозом, была такая мягкая и домашняя, что Бранд не мог отвести от неё глаз. Он даже и не подумал спросить о том – каким образом дверь внизу открылась, но Офелия опережала даже его мысли.
-Вот смотри. Прекрасный ключ, правда? Сама сделала из медной котчицы отца. Теперь я свободна и настанет день, когда смогу убежать отсюда куда захочу!
При слове «отца» Авалон сжала губки, но не стала спорить снова с Офелией.
-Бранд. – Сказала слегка игриво Офелия, видя, что мальчик молчит и смотрит на стоящую рядом девушку, которая тоже не отпускает пакет. – Ты знаешь, это я дала твоей ненаглядной любовнице поварихе усыпляющее зелье.
И она замолчала, ожидая бурной реакции на свое внезапное признание. Вообще Офелия оказалась склонна к внезапным странным признаниям от некоторых из них Бранда подташнивало.
-Молодец. – Ответил он. – «Отец» не возражает, что ты крадешь зелья?
-А ты спроси, мой юный рыцарь! Когда отец наказывал меня – он вгонял иглы под ногти и медленно их накалял. Это было восхитительно!! – Сжав пальцы Хизер в ладонях и, согревая их, Офелия как безумная кружилась в танце, а Бранд хотел провалиться к маленькому народу в Подгорье. – Мальчик мой сладкий, - она видела, как дергается Бранд от слов «мальчик» и «сладкий», но продолжала так говорить. – Хочешь, я тебе открою все тайны моей короткой жизни?
-Зачем они мне? – Бранд переводил взгляд с молчавшей в каком-то зачарованном трансе Хизер на Офелию, однако не понимал до конца, что они за парочка. Казалось, девушек связывает что-то незримое. Офелия наклонила свое разбитое Брандом же лицо к его лбу и поцеловала, а потом щелкнула по носу.
-А ты предай меня, и тебе полегчает!
Бранд отвернулся. Даже отвечать на такое не хотелось.
-Это будет не предательством. – Тихо шепнула Авалон. – Вы не друзья, а почти враги. Врагов нельзя предать.
«Можно», думал Бранд, «но пока не нужно». Однако при мысли о том, чтобы и впрямь кому-то рассказать обо всем случившемся, Бранд понял – никому это не интересно, возможно даже отец их не против. К тому же Бранд никогда не стучал и не собирался начинать.
-Я пошел, раз дверь открыта. – Сказал он слегка неровным голосом, ожидая, что сейчас в него вцепятся все три девушки и сделают что-то страшное – что именно он не знал, но был уверен, что молодые способны и не на такое как Вертэнда!
-Хизер, поцелуй мальчика на прощание! – Офелия усмехалась, глядя из-под полу прикрытых век. Она сидела на мягкой кровати, обнимая такую странно сонную и сладковато пахнущую Авалон. Ряжом на подушке из странного предмета поднимался еле заметный дымок, Офелия наклонилась и, пососав кончик его, выпустила колечко дыма в воздух. Дым был сладкий и Бранд даже не закашлял как от табака.
И внезапно Бранду захотелось этого. Чтобы Хизер его поцеловала. Светловолосая северная девушка с запахом вереска в имени напоминала и Флору, и мать одновременно. Она была спокойная и абсолютно домашняя.
Хизер послушно подошла с отрешенным взглядом к мальчику и, положив руки на тонкую шею, приникла к губам. Когда она оторвалась, это был уже другой Бранд.


Рэйна Смит.
Когда взошло солнце, дымок, струившийся меж скал, практически иссяк. Остался тонкий шлейф да несколько птиц, летавших кругами в надежде перекусить перед жарким, тяжким, а кому и – озорным – летним днем. Когда солнце стояло в зените, над выступом скалы не видно было ни зги. К вечеру, в сгущавшихся красках всех оттенков крови вновь от утеса, промеж двух криво растущих над пропастью деревьев к небу потянулся тонкий шлейф дыма. Его было не видать со стороны моря и не заметить ну никак со стен близлежащего порта Хориниса. Подобно козьей тропе шла меж камней тропинка туда. Три человека, устроившие горный лагерь, не ждали гостей не потому что их некому было искать, о нет, и не оттого, что уверили себя, будто их никто не найдет – они просто привыкли к одинокой жизни в глуши. Лишь рыжий амбал, сидя на камнях и грызя сушеную рыбину, схожую по форме с бубликом из черствого хлеба, посматривал временами вниз. Под скалой лежал сумрачный лес, запахи пищи приманивали хищников и временами, да появлялась чья-то оскаленная голодом морда из темноты и жалобно скулила не в силах взобраться на скалы.
Природа всегда нравилась ей больше, чем люди. Еще она любила подолгу наблюдать, прежде чем приступить к активным действиям; она обожала смотреть на себя со стороны, а актерское мастерство привил девочке своими манерами не кровный брат, еще тогда, в детстве. Привил и вовремя ушел из её жизни, пока она его своими руками не убила.
Девушка в истрепанной одежде шла босая, ступая по травам, как по ковру родного дома, прислушиваясь к запахам утреннего пробуждения природы, словно бы к манящим ароматам родного очага. Будто негаданно ребенок потерялся и вдруг забрел в логово голодного медведя. Она шла, смотря в сторону догорающих в лучах заходящего солнца деревьев на той стороне ущелья, её переносицу прорезала легкая складка, словно она о чем-то задумалась или за чем-то внимательно наблюдала. Секунду троица смотрела почти с недоумением на неё, потом один тоже перевел туда взгляд. Резкий хлесткий бросок левой рукой – сын какого-нибудь местного фермера, высокий и взлохмаченный, так и не доевший свою рыбку, бродяга закрылся, не сделай этого, нож торчал бы из его лица, а так – только из ладони. Он так ничего и не успел крикнуть либо произнести – девушка поднырнула под его левую руку и правой нанесла удар коротким мечом в пах, затем, не останавливаясь, кинулась к оставшимся двум бандитам.
В этот раз она вмешалась, в этот раз сложный и гибкий, но рассчитанный не по секундам, а по её и их движениям план сработал. Она осталась жива и даже не ранена, хоть вся забрызгана кровью. А все, потому что изначально сделала ошибку – повернулась к одному из них спиной, закрыв то, что происходило со вторым в этот момент, и всю эту секунду он видел лишь её обнаженную спину. Потерял решающую секунду, а потом кинулся на неё, но уже, будучи единственным стоящим на ногах….
В этот раз она решила вмешаться и помочь. Она спасла ту, с которой столько всего предстояло им вместе пережить. Романтично, не правда ли? Вот если бы еще этот здоровенный рыжий детина не обосрался посмертно и его дерьмо не протекло по штанам в единственную годную тут обувь, и ручеек не тек бы в полусотне метров под скалой, и из него не лакали бы два варга величиной с теленка, посматривая вверх, осалив свои желтые клыки, потягивая ноздрями запахи крови… но это уже придирки к судьбе. День выдался – наипрекраснейший! А начиналось все так – она больше не могла жить дома. Ничего особенного, не правда ли? Высидев яйца птицы своими издевками над птенцами заставляют тех пораньше покинуть родное гнездо, пусть и с риском свернуть свои тонкие хрупкие шейки. А уж как поступают с подкидышами… Все в её «семье» сводило с ума. Она не могла оставаться в родном доме, чувствуя, что рано или поздно сделает непоправимое, нельзя жить рядом с людьми, которых всей душой ненавидишь, нужно уходить ради их же пользы. Но она не сразу ушла. Даже после того как горячо любимый старший брат, оставивший парочку шрамов на душе и теле, брат, именовавший себя не иначе как «Фантом» Дрого и натворивший по слухам в Хоринисе массу «подвигов» отправился на копи, откуда бежал через два дня с подельниками, начав там чуть ли не мятеж. Даже после кончины матери и нескончаемого безумия отца, пробовавшего всех девушек хутора, включая собственных дочерей безо всякой меры. Даже после ссоры средних братьев, закончившейся увечьем. Даже… даже после того случая, о котором не хочется вспоминать – она все еще надеялась как-то ужиться на ферме. Приспособиться, хоть и понимала, чем это все закончится – в конце концов, либо она рано или поздно найдет себе «хорошую пару», скорее рано, ведь иначе... Иначе её отправят в горный монастырь, чтобы стать его сопричниками и всю семью укрыли за высокими и толстыми каменными стенами, если и сюда докатится война, о которой все трезвонили,  но в которую никто толком не верил. По хозяйству помощь девушки почти не требовалась, а кормить её «родителям» приходилось.
Ей никто не нравился, она нравилась многим, она понимала – это выбор. Выбор из: один, два, три… четырнадцати вариантов. Она сделала его. Свой выбор. Выбрала пятнадцатый и, собравшись тщательно как никогда, ушла ранним утром в туман. Чтобы больше не вернуться. Так тщательно она никогда еще ничего не продумывала. И поняла – теперь чтобы выжить, ей одной нужно всегда так думать. Учитывать все пока она в тени и лишь, потом начинать действовать.
Этому ли её учил настоящий отец? Тот, что дал её настоящее имя, хоть и позабытое теперь, но когда-то оно у неё было. То имя, которым девушку называли в семье фермеров, она забыла сразу же, как покинула их кровь, плюнув на порог и поклявшись больше сюда никогда не возвращаться.
Тогда этот плевок был оправданной дерзостью, сейчас же… Вспомнить бы настоящее имя…
Ведь оно что-то значит в этом мире, правда?
***
Ревущая толпа – вывернутые окровавленными голыми людскими руками камни мостовой. День, когда сердца людей остановились, а целый народ исчез в небытие. Как же её звали тогда?
Смутно. Муть во рту. Хочется кричать и срывать с себя одежду. Безумие дрожит в крови, подобно студню, ты – часть толпы. Беги!
Девочка остановилась, и её бы смяли – не схвати сильные рук и не прижми к холодной груди. Это броня – на ней кровь. Сквозь кровь видно белое дерево на щите, позади какой-то странный череп с рогами, будто бы драконий.
-Не бойся ничего. Никогда и никого и ничего не бойся. – Сказала ей серая тень. – Беги, когда нужно, прячься, когда опасность велика, но никогда и ничего не бойся, ведь ты мое дитя! – Казалось, она вся изрезана по краям чем-то острым.
-Я и не буду. – Твердит она, но понимает – твердит сейчас, тогда – молчала и хлопала замерзающими ресницами. Огонь толпы сменился холодными застывшими руинами. Пожары стихли, сердца остановились, кровь замерзла, все – ушло.
-Ведь ты все равно умрешь. Когда-нибудь это случится, и ты все потеряешь, что начинала и хотела довести до конца. Этого не изменить, как ты не кричи на звезды, они погаснут, когда взойдет солнце.
Она молчала, лишь просто смотрела и, глотая сладкие слезы, краем сознания уже понимая, что происходит на самом деле с её душой.
-Просто если ты не будешь ничего бояться, когда-нибудь… ты встретишься со своим ужасом, с тем которого ты не увидишь никогда и ни как, скорее даже не доживешь до этого, но он есть, где-то, сейчас или потом, сегодня или завтра, он появится, родится, специально для тебя. И возможно этот ужас сделает тебя счастливой…
-Я не понимаю… - Рэйна втянула ледяной воздух сквозь нос, казалось – она летит в какую-то бездну из холода. Весь мир станет стеклянным? Он – разобьется? – Папа?
Снежинки падали сгорая об его плоть. Рожденный для убийства, сколько таких бывало. Сколько было до него. Его судьба – его стальной клинок. В этот миг, в этой жизни, все, что ему нужно – на острие его клинка.
Только здесь и сейчас… всегда только здесь и только сейчас… он умер…
Голоса. Их много, они далеко от нее, но так близко от дома. Это странно, словно за дверью другой мир и если протянешь руку, откроешь лишь вечный заснеженный холод.
-Вся наша жизнь – лишь настроения – вот представляю себе, кто-то из вас попадает в ад, ха-ха, и представьте себе у вас в этот момент хорошее такое веселое настроение! Вот черти то обрадуются такому гостю!!! – Сказал воин в забрызганных кровью доспехах из вороненого металла и плаще из шкур. Так странно. На нем шлем с поднятым забралом в форме черепа. Черный-черный череп, и никаких следов герба или девиза на остатках темной брони. Это странно. Вопль чьей-то души раздался в ушах у неё. – Смерть забери меня быстрее!!! – Неистовала душа. – Смерть, ты где?!! Тебе страшно, смерть?!! Ты меня боишься, моя смерть?!!– Кричал голос, человек этот не был пьян от вина, но от крови. Человек кашлял, широко раскрывая огромный рот, от него пахло этой самой смертью, из его рта вырывался пар, на морозе похоже кровавый. Его живот – откуда в нем так много стрел? Обезумевший человек тащил её по снегу, а в конце сжал руками горло. Она закрыла глаза.
Боль.
Удары, отдающиеся в костях, позвонках, ушах, голове. Потом пришел ледяной холод. Глаза открылись, ловя пустоту, грудь обожгло и дыхание прекратилось. Но лишь на мгновения.
К ней спящей сзади подкрался кузнец и вылил на голову огромное обитое железом ведро ледяной воды.
-Ческа?
-Я это. Поди, подсоби акулье!
Готика – единственная стражница того же пола, что и Рэйна в городе – вернулась с той стороны острова  с темной личностью. У темной личности водились деньги, и она хотела вострый меч. Но темная личность была темной лишь по чутью Рэйны, внешне это был элегантный молодой человек в костюме весьма знатном и изысканно объяснялся на высоком языке. Рэйна практически обнюхала его невзначай так – и осталась довольна. Пока Акула, достав из тайника особую заготовку южным клеймом, молча «базарил» с Готикой и темным, Рэйна раздувала меха. Сила, нужная для этого у неё имелась – с определенного и весьма памятного дня своей жизни Рэйна понимала, что гораздо сильнее и главное – выносливее того, что обычно ожидают от молодой девушки. Кузнец не спрашивал, Акула не спрашивал, он вообще не мог говорить из-за врожденного уродства, хоть и был весьма весел нравом – это выражалось в искрящихся глазах и размашистых жестах. Любил выпить перченого грога и отлично ковал мечи вострые и не особо, знался с контрабандистами, объясняясь на пальцах, мог выманить у кого угодно что угодно и вообще для калеки обладал недюжей живостью ума. В общем, нес в себе тот отпечаток уникальности, который Рэйна и лишь могла терпеть в людях.
Они быстро сошлись и Акула начал учить даже девушку своему языку жестов.
-Шаэ’лариш? – Спросила темная личность Готику и так кивнула, не покраснев.
-Нат’леррин. – Ответила Готика. – Ракши!
Даже у самого плохого человека можно найти что-нибудь хорошее – нужно просто тщательнее обыскивать. Ческа, спасибо тебе, что обучила за две недели языку своей родины!
Сон уходил медленно. Все сны Рэйна забывала быстро, за исключением тех, что были про её настоящих родителей. В итоге весь день растянулся на однообразную работу в попытках поскорее прогнать осколки воспоминаний. И это угнетало еще больше, ведь когда-то давным-давно она желала, жаждала все это помнить. Тогда Рэйна и не подозревала, что в итоге все превратится в навязчивый кошмар.
Перемены всегда к лучшему. Кузнеца звали Дашок, он не занимался всевозможной крестьянской мутью типа серпов и даже не подковывал лошадей – их на острове и не было, он делал оружие для стражи жирного и неповоротливого барона Зольдера, прозванного Кабаном и для немногочисленных местных дворян. Хорошее причем оружие. В письме, которое Рэйна нашла у рыжего бандита, имя кузнеца было написано через одни согласные на низком наречии. Рыжего звали Рэйн, так девушка стала Рэйной. Рэйн был «весьма силен и кроток нравом», в чем девушка смогла убедиться, когда он умер кастрированный, в судорогах, ругаясь отборным матом. Рэйна была в чем-то на него похожа – в том плане, что тоже сильна просто не по-человечески и так же «кротка нравом». В город они попали третьего дня. А случилось это так.
***
Ночь они провели вместе, роясь в том, что было на серой скале. Вообще-то серой называли скалу севернее, там была ферма и виноградники, так что это место было просто безымянным, как и двое из троих людей, что после тщательного обыска улетели вниз на еду лесным жителям.
-Уу-у! – Раздался благодарный вой. – У-уу! – Донеслось с другой стороны каньона. Волки собирались, чтобы отведывать человечины. Волков ели люди на острове, когда прекращали приходить суда с материка. Волки мстили людям за свое унижение. Сегодня у них состоится хоть маленький, но Пир!
Рэйна переодевалась в одежду, рвя руками плотную подбитую кожу. Она пришла сюда в рванье, но не было иголок, чтобы сделать новую одежду, девушка сняла с одного из тел подходящую грубую рубаху бардового цвета и теперь костью пыталась скрепить тканевую подкладку. Ческа рассматривала в свете костра её тело. Наконец Рэйна не выдержала и, прикрыв грудь одеждой, обернулась.
-Что? – Спросила она тихо. Хотела еще добавить «тебе», но передумала в последний момент, ведь кроме них тут никого теперь и не было. Из людей. Их взгляды встретились, солнце окончательно ушло под воду залива и теперь в глазах у Чески мерцали только огоньки костра. В его странном переменчивом свете она казалась каким-то сказочным существом. Мало того, что богато одета, так еще и подвижна просто нечеловечески. Вся эта резкая мимика, быстрые движения ног, взмахи рук, вот и теперь она сидела на камне, казалось неподвижно – просто темный силуэт – но стоило ей наклонить голову, и Рэйна понимала, что та пришла в движение, но уже после, её глаза просто не успевали даже за короткими движениями Чески.
Ческа молчала. Потом поползла к ней, принюхалась, еле слышно втягивая в себя воздух.
-Плохо? – Спросила Рэйна. Но Ческа и теперь ей не ответила. Вообще к этому моменту у слегка раздраженной девушки появилось слабое желание сбросить новую знакомую вслед за мертвецами в ущелье, причем еще живую – главное её поймать. А там пусть всю ночь отбивается от сытых волков, продираясь сквозь бурелом.
Ческа приблизилась в плотную и лизнула кожу на спине.
-Не трогай, уже почти зажило. – Шептала Рэйна, закат был теплый, но временами порывы ветра долетали до окровавленной спины, заставляя её мышцы сжиматься.
Ческа продолжала медленно лизать её спину и постепенно Рэйна успокоилась. Просто плотнее зарылась в одежду, пахнувшую мужчинами, чтобы не простудиться на площадке, открытой всем ветрам. Пальцы её были очень холодными, а Рэйну её приемная мама еще малышкой окрестила «грелкой». Наверное, по той причине, что она была намного теплее всех кого знала и лекарь, лечившая фермеров ошиблась однажды, и сообщила во всеуслышание о начале лихорадки у ребенка. Это был удар по её репутации, и Рэйна – та, кого обвинили в первую очередь в притворстве.
Утро застало их в пути, теперь им было куда идти, теперь Рэйна знала, как попасть в город. Это была хорошая ночь, и не потому, что она смогла выспаться, пока караулила Ческа. В последние месяцы ей снились исключительно сны про отца, настоящего, а не того фермера, что приютил её по грамоте от наместника. По-сути этот листок бумаги, кое-как скрепленный некачественной (растрескавшейся и грозившей исчезнуть) печатью делал из ребенка раба. Вскормленница была обязана до конца своих дней прислуживать новым родителям и выполнять все их указы. Как такового рабства на острове не было, но людей с материка, особенно детей-сирот оставшихся после многочисленных развлечений государей, тех забав, что именуются войны, их везли сюда не для забавы отнюдь, а для труда и «разведения».
То есть за такой побег из дома Рэйну могли преследовать по закону, вот только воронья слишком много летело на южный остров, чтобы  говорить о законах Безымянного Короля.
-Как жаль, что на остров не завезли лошадей. – Стонала Ческа, потирая каждые двадцать шагов свои ножки, впрочем, жаловалась она так мило и певуче, что Рэйне даже не хотелось её стукнуть, и это несмотря на то, что по природе своей она ненавидела всех жалующихся кому либо, кроме своих снов. Им и она иногда плакала, но тихо. Правда с каких-то пор это перестало приносить облегчения, и девушка решила, что уже выросла. Ческа казалась взрослее Рэйны ей же самой. Она искрилась этим солнечным днем от счастья,  вышагивая по старой тропе и насвистывая мелодию одними губами – чтобы не спугнуть птиц, а то и чего покрупнее и потупее в лесу – например, еще одну группу «Крыс» - беглых фермерских детей, промышлявших разбоем от которого страдали лишь сами фермеры, городкам-то что – у них стены. С тех пор, как в стране за океаном начался застой перед очередной войной, кризис то бишь, воронья стало больше прилетать сюда, а здешние мужики – что помоложе, видя черных птиц в небе полчищами, полчищами же взялись за разбой. Коль власть Безымянного им не страшна уже, то, что терять. Только крупные портовые города со своей собственной стражей еще были в меру безопасны, но и там поножовщина – обычное дело прямо посреди бела дня, стражники вступались только за хорошо одетых граждан, по остальным лишь после звали гробовщика – кому охота, ни за монету, ни за честь рисковать шеей.
Все это объясняла молчавшей Рэйне Ческа, то шепотом на ухо, когда шли они по крутой тропе, когда же перешли на старую и вперед стал виднеться блестящий до слепоты океан – во весь голос.
Это потом в городе, увидев бочку с солеными грибами да рядом с ней еще одну – с маринованными в белом спирте огурцами, Ческа пришла в полнейший восторг и умудрилась незаметно их открыть – пока трактирщик не заметил – и набить карманы едой. Это было глупо лишь на первый взгляд, хотя за воровство временами отрубали руки, такова цена заботы о следующем дне. Взрослая Ческа мигом перескакивала в Ческу ребенка и обратно, вот только даже восхищаясь солнечным днем или беседуя о важном, она ни на секунду не забывала о материальном насущем. В первую очередь – а что им завтра кушать? Но отнюдь – не где завтра спать, ведь выспаться можно везде, главное чтобы иные слишком заинтересованные не помешали тебе.
-А ты с материка? – Спросила вдруг новая подруга и засверкала глазами.
-Я на западном побережье острова жила. – Ответила девушка. – У нас там была ферма.
-Это здорово! – Вытянула руки, жмурясь солнцу. – Я вот хотела бы жить где-нибудь спокойно, чтобы все было вокруг, что нужно и в кроватки со мной кто-то спал. – Сказала она, но тут же добавила. – Кто-то один.
-Я ненавижу такую жизнь. – Сжав зубы, ответила Рэйна, потом внезапно расслабилась. – Они были очень хорошими людьми, наверное, мне сердиться стоит на себя саму, это я не подхожу им.
-Такой жизни или именно «им»? – Спросила лукавая Ческа. Рэйна стала краснеть.



Луиза Кастен.
День сгорел в лучах солнца, спрятавшегося за Башню Имоэ. Луиза всегда было интересно – а может ли солнце спрятаться окончательно и так, чтобы его никогда не нашли?
Сей вопрос она и адресовала Лльюеллину Серпенту.
Старый и седой Лью, как его называли ученики был учителем Луизы Кастан.
-А вот если ты мне ответишь, почему земли твоего отца называет «Землями Молока и Меда», то я тебе расскажу.
Луиза сунула палец в рот. Старый Лью вздохнул – он никак не мог отучить девочку от этой привычки.
-Потому что у нас много молока и мёда! – Подняла палец к потолку маленькая Луиза. Старик Лью покачал головой. Стол, заваленный книгами, бумагами и прочими привычно пахнувшими для малышки Луизы вещами скрывал высокую фигуру старика. Видна была лишь его голова. Спрятавшись в маленьком кресле у окна, в которое можно было видеть гавань, девочка листала страницы очередной скучной книги. На самом деле она фантазировала, а книгу листала чтобы Лью не мешал её фантазиям.
-Не потому что много – а потому что издавна мы делились ими с любым, кто приходил к нам.
-С протянутой рукой! – Воскликнула Луиза.
-Не обязательно с протянутой – просто делились.
Луиза надула губки.
-Разве это не доказывает нашу слабость? – Спросила она Лью. Тот усмехнулся, на самом деле ему очень нравилось общаться с девочкой, пусть даже та никогда толком его и не слушала, Луиза это знала.
-Это доказывает богатство наших земель и широту души их обитателей. Луиза, ты должна знать историю наличия в нашем девизе древнего и ныне малоупотребительного слова «Demons», «Дающие» или «Дарящие» – мы можем давать, ничего не требуя взамен. Это ничего не доказывает, это просто мнение о нас, и наша слава. Лорды Золотых Земель всегда могли потребовать что-то взамен, но требовали исключительно редко. Но когда требовали – им всегда давали.
-Всегда-всегда? – Вытянула шею Луиза.
-Всегда-всегда. – подтвердил, не отрываясь от письма старый Лью. Его рука дрожала, и приходилось напрягать всю свою волю, чтобы почерк был красивым – сам не очень внимательный к её вопросам, но добродушный, именно таким он Луизе и нравился.
Девочка вытянулась в своем мягком кресле и выглянула в окно. Солнце слегка выглядывало из-за серой в вечерних тенях башни. Лью так и не рассказал ей о спрятавшемся солнце – он уснул за столом, уткнувшись головой в манускрипты.
Луизе было скучно читать книгу без картинок, но будить старика не хотелось. Она пробовала уснуть и когда уже совсем заскользила по нарисованному чернилами водопаду в какую-то сладко зовущую бездну, почувствовала прикосновение и мигом очнулась.
-Мерлин!
-Ты снова просишь старика, чтобы он носил тебя?
Мерлину было семнадцать, двоюродный брат Луизы, к которому она хотела на ручки больше всего!
-Возьми меня! – девочка вытянула руки, и юноша аккуратно вынул её из кресла и посадил себе на плечо.
-Ты потяжелела.
-Врешь ты все.
Мерлин рассмеялся.
-А где Отис? Элвина, ну кто обычно тебя носит? Не могу поверить, что они осмелились оставить сестренку одну в таком беспомощном состоянии.
Мерлин был единственный, кому Луиза в принципе могла простить такие слова. От любого другого она бы тут же отвернулась и не разговаривала с ним три дня. Впрочем, Луиза была бы рада любым словам отца. Но отца в Кинеберге Кастанов не видели годами.
Пока брат нес её по винтовой лестнице, Луиза сыпала вопросами, и лишь на последней ступеньки у неё вырвался крик.
-Смотри это чайки!
Луиза несколько минут любовалась морем с вершины башни, словно собираясь с мыслями. Это море она видела каждый день своей жизни и уже привыкла к нему, но надеялась от него никогда не устать.
-Брат, к концу лета ты отправишься в Столицу?
Мерлин снова звонко рассмеялся.
-Кто-то из Кастенов должен отправиться в Гильдию, кажется, я единственный кому этого от души хочется.
-Хочется отправиться туда навсегда? – С укором взглянула на него Луиза. Мерлин накрутил на палец её светлый локон и дважды дернул.
-Я вернусь, когда ты подрастешь еще немного.
-Обещаешь? Мерлин, скажи, а солнце может спрятать навсегда?
Мерлин отнес девочку к креслу, в которое её обычно клали слуги, когда приносили сюда. Это было не то глубокое и мягкое, словно перина кресло как в кабинете Серпета, на верхушке библиотечной башни кроме неё никто не бывал. Большинство ученых, некогда тут обитавших, или перебрались на юг или в Столицу, если могли надеяться вступить в гильдию. Все забыли, остался Серпенты и Таро, да и то – потому что дружили с Кастенами еще смолоду, когда был такими же как Мерлин. Когда-то и тут была Гильдия, но теперь это просто старая библиотечная башня замка. Единственным оставшимся тут сокровищем была сама библиотека, половину книг которой мог прочесть только Лью.
Кресло было жесткое и облезлое, казалось – его обгрызли мыши. Девочка поерзала в нем попкой и смирилась.
-Луиза, ты знаешь, почему мы живем в Королевствах?
-Потому что это наш дом.
Мерлин улыбнулся.
-Лью тебе рассказывал историю этой страны?
Девочка кивнула. Мерлин стоял, заслоняя спиной диск желтого солнца, в метре от края. Он поднял обе руки пальцами вверх, словно взяв невидимые чудесные плоды с юга. На губах юноши сверкнула улыбка.
-Есть много содружеств королевств, но когда на востоке в Син или на юге говорят о Королевствах – подразумевают только нас. Как называются земли Кастенов?
-Золотые.
-Да. Самые маленькие и самые богатые из пятидесяти земель, образующих Королевства.
-Пятидесяти одной! – поправила Луиза, чувствуя себя умницей, которая краснеет за брата.
-Пятидесяти одной, - улыбнулся Мерлин и развел руки. – Лорды пятидесяти земель, объединившись, воплотили свою мечту в пятьдесят первой. Сказка о Безымянном Короле, которой больше двух тысяч лет. Столица, Гильдия, тебя никогда не интересовала – почему у них нет имен и названий? Сестра, ты знаешь, почему никто – ни твой отец, ни любой другой лорд столько веков не смеет назвать себя Королем, пусть даже королем своей земли, пусть даже в постели с женой или любовницей, пусть даже – наедине с собой?
Девочка, улыбнувшись, мотнула головой.
-Потому что придется отвечать. И у стен – есть уши. Нас ненавидят сестренка, не нас – Безымянного Короля, дай бог, чтобы их ненависть не перекинулась на Кастенов.
-Кто – они?
-Они все. – Слегка поникнув, театрально расслабил руки Мерлин. – Сотни лет именем Безымянного Короля наши Королевства несли террор землям востока и юга. Мы разбивали крупные империи на мелкие составляющие и стравливали между собой. Мы давали им пример, как пятьдесят могут существовать вместе, но вывернув его наизнанку, только захватывали, захватывали и захватывали. Все, кого мы поработили, платят нам дань, но они – не часть королевств. И никогда ими не станут, несмотря на то, что Сказка продолжает жить. Она проклята и омыта кровью народов, которые наши армии истребляли. Не все смирялись. Сказка состоит из множества сказок и у каждого Лорда она своя – для его детей, семей и подданных. Есть проклятые слова, которые мы боимся употреблять внутри страны. Однако мы с радостью назовем хана или князя королем и поставим его над королевством, обязав платить нам дань. Каждая из наших земель, сестренка, сама по себе хорошая. Например, мы ведем торговлю с Сиродилом и Камышевой Заводью. И надо сказать – выгодную обеим сторонам. Нас любят те, кто нас знает, а остальные видят в нас лишь часть Королевств. Мы не можем отвечать за безумие всей страны, Луиза. И не ответим, никто не ответит. Потому что по одиночке мы все хорошие или неплохие, а вместе – очень и очень плохие в глазах других стран.
-Почему?
-Луиза. Никто и никогда не воевал с Кастенией. И с лордами Севера никто не воевал и с Вилхердом, ни с Луно, ни с Камелией, ни с Ястребами и с Последними Рубежами, что за Великим Озерами. Уже сотни лет воевали лишь с Королевствами, что контролирует Столица, куда вход закрыт.
-Где Гильдия и куда отправится братик. И где Безымянный Король!
-Памятник Безымянному, «Храм» - единственный из оставшихся в нашей стране, позабывшей всех родовых богов. Но не сам Безымянный, Луиза может я и лишу тебя кусочка детства и осколков, вонзившихся в тебя из прочитанных книг, но Безымянный Король – легенда, которую очень любит наша страна, потому что она оправдывает её внешнюю политику. Нам как-то нужно объяснить, почему мы так с ними обращаемся и одновременно – ведем ожесточенную торговлю. И вот оно – сражаемся с ними не мы, мы лишь торговцы. Мы лишь побежденные, влившиеся в Королевства, если побежденными окажутся они – то тоже вольются. Но Луиза – они не вольются никогда, мы – это мы, они – это они. По-сути мы тоже империя, только очень изощренная империя, и слишком горды, чтобы признать это.
Луиза поникла.
-Вот как. Значит, его никогда не существовало? Не было Безымянного Героя победившего Спящего в закрытых копях Хориниса? Простого заключенного, ставшего Королем и истребившего всех драконов?
-Я этого не говорил. – Почувствовав её грусть, но, не понимая причины, Мерлин решил, что расстроил девочку своим рассказом. – Существовал, возможно – но прошли тысячелетия, теперь трудно сказать наверняка. Когда я окажусь в столице – попытаюсь выяснить что-то для тебя, хотя возможно у меня просто не будет на это времени, я все же постараюсь Луиза.
-А тебе обязательно туда ехать? – подняла слегка потемневшие от слез глаза девочка и брат все же её понял. – Братик, так солнце может спрятаться?
-Не для нас. – Сказал Мерлин и обнял девочку. – У нас у каждого – свое солнце и наше не спрячется от нас никогда.
***
Братик уехал через два дня. Луиза смогла только попрощаться, да и то – на минуту отвлекла его с пира, на котором единственная из дочерей Кастанов не участвовала по причине болезни.
-Про меня тут все забыли, я никому не нужна – ни отцу, ни Мерлину, ни кому. Но меня пока терпят, потому что я ем мало и ничего не прошу, я истая Кастен!
Элвина, дочь кормилицы Луизы расчесала костяным гребнем ко сну девочку, стараясь спрятать слезы.
-Ты чего?
Элвина посмотрела в глаза девочки со странным выражением. Луиза видела рубец на шее у девушки, но приняла его за ожог маслом. Теперь же Элвина поправила воротник, чтобы скрыть его.
-Что у тебя там, дай посмотрю.
Луиза села на кровати и принялась сосредоточенно, чуть сведя близорукие голубые глаза расстегивать деревянные пуговицы. Спустила с девушки одежду.
-Кто тебя так?
Элвина молчала, пока пальцы девочки трогали смазанные маслом, но все еще вздувшиеся шрамы от плетки.
-Мой брат? Он что-нибудь сказал тебе? Расскажи.
-Сказал, что если пока его не будет с тобой что-то случится из-за того что тебя оставили наедине со старым маразматиком – он, вернувшись, будет меня долго и изощренно пытать.
-Да… - Луиза слегка покраснела. – Все? Больше ничего не сказал?
Элвина молча попыталась прикрыться.
-Все равно приятно. Братик заботится обо мне. Не трогай.
Руки Элвины застыли. Схватившись руками за простыню и подтянув свои неподвижные тонкие худые ножки к Элвине, Луиза обняла её. Девушка вздрогнула.
-Больно? Я быстро. – Луиза запустила руки как можно ниже и стала, тихо и вместе с тем тяжело дыша там копошиться. – Там тебя тоже шлепали? А тут? Терпи ты, - твердила шепотом девочка, - мне интересно!
Элвина выдохнула долго сдерживаемый воздух и, тяжело вздохнув, закрыла глаза, наклонив голову вбок. Она все еще мелко вздрагивала.
-Ты была с Томом? Или кто там у тебя, с кем ты была? Это было приятно? Почему молчишь, расскажи! – Укусила за плечо Луиза девушку. – Не томи моё любопытство! Кто тебе разрешил меня одну бросать, знаешь какие там страшные ступеньки – я бы по ним вниз не сползла, грохнулась бы с жуткой винтовой.
-Вы разрешили. – Выдохнула вместе со стоном Элвина, запрокидывая голову.
-Правильно. А теперь ты пострадала из-за меня – это так приятно. – Девочка стала слизывать с рубцов масло, но закашляла – оно было горькое.
Вскрикнув и сжав бедра, Эльвина упала навзничь на мягкую постель.
-В чем это я снова? – Луиза смотрела на липкие пальцы. – Ты – тролль? Давай тебя прижжем? – Девочка облизнулась, обнажая маленькие острые зубки. – Вау-вав-вав! – Залаяла она и упала сверху на молочную сестру, кусая ту, то тут – то там, пока не остановилась на вкусной молодой груди и не затихла.
-Братик сказал: «Наша страна – жуткий монстр, крысиный король из троллей, рожденный чтобы методом силы и изощренной политики «кнута и пряника» ломать империи об коленку. У каждого из Лордов может и небольшая армия, но их численность никогда не падала ниже двадцати тысяч, в лучшие года – пятьдесят, в масштабах Королевств это порождает многомиллионного титана, который не может остановиться. Наша армия – как та рыба, что дышит только, пока плывет вперед, остановится – и умрет. Мы просто научились жить в мире, пока армия воюет за три девять земель. Королевства – механизм столь тонко настроенный, что я дивлюсь гениальности и бесчеловечности его создателей. Королевства самодостаточны и притом активно торгуют. Армия Королевств, Цепной Зверь, Легендарный Мракорис подчиненный Палате Лордов в Столице, Гильдии из Столицы или неведомому Нечто из Столицы живет за счет побежденных стран. С которыми торгуют самостоятельно все пятьдесят Королевств и только Столица, наша эмблема по легенде нас когда-то «поработившая руками Безымянного» - не торгует ни с кем. Еще бы, она создана искусственно! Я не понимаю, как это возможно, но это продолжается века. Веками мы экспортируем раздробленность, доказывая своим цветущим видом – как это здорово, говорим, что им нужно потерпеть пару поколений – и они заживут как мы. Однако – они не заживут. Я же не единственный – кто это понял? Единственное что я понимаю – это не может продолжаться вечно. На востоке есть огромная империя Син с которой мы не воевали еще ни разу. Говорят её Император – Бессмертен и он Высшее Существо, живущее в Запретном Городе – аналоге нашей Столицы. Все это чушь, как и наши сказки про Безымянного, очень полезная чушь – не более, однако именно ни делают Безымянного Короля почти реальной фигурой для всех южан. Существуют целые организации – кланы ассасинов, скрепленные кровью, все члены которых поклялись его уничтожить, они ищут тень, а находят кровь лордов, но Королевства им не обезглавить. Как и Син, когда я читал про них – то удивлялся, насколько они на нас похожи и в то же время – иные, словно попытка повторить то, что существует десятки веков у нас. Син – гигантская империя, она в два раза больше нашей страны и говорят – её армия превосходит по численности нашу втрое. Но такое невозможно, если только они не считают за воинов всех согнанных в ополчения крестьян и иже с ними. Нигде в мире не может существовать армий, подобной нашей – мы это что-то, а Син – просто разжиревший толстяк, он, конечно, может прийти в ярость, как и любой человек. Но мастер-мечник зарежет его как свинью. Глупо их сравнивать по массе, их империя не создавалась так расчетливо как Королевства, Син – не машина для уничтожения народов, а Королевства похожи на какой-то тщательно настроенный механизм, как часы или машина для осады крепости. Луиза – это не похвальба, с нашей страной что-то не так и не так – уже давно, поэтому я хочу выяснить – мне до жути интересно – чем же мы являемся на самом деле? Песочные часы нужно переворачивать, у механических – кончается завод, осадные механизмы создаются на один раз – дерево быстро приходит в негодность и они хоронят под собой их строивших людей. Все то, что происходит – не может продолжаться вечно, механизм временами дает сбой или останавливается, бывает, песчинка гасит работу самых красивых часов. Мне интересно – когда остановимся мы? Все в порядке с торговлей, но последние пять лет Королевства не вели внешних войн, однако численность армий в Королевствах превышает полтора миллиона! В лучшие годы превышала и два. И еще, если вдруг к тебе прокрадется убийца и захочет отнять твою жизнь – ты знай за что. Вся страна кишмя кишит наемными убийцами из разных сект и кланов. Они веками ищут Безымянного и постоянно под раздачу попадают Лорды. Им вряд ли понадобится моя сестренка. Но все же, я не хочу, чтобы ты не знала, за что тебя пытаются убить. Ты только не сдавайся…»
-Как ты все это смогла запомнить? – лениво спросила молочная сестра. Луиза победоносно улыбнулась.
-Я помню все из прочитанных книг. Только вот все чаще мне снятся кошмары, и иногда кажется – что тот мир намного реальнее моего.
-Тебе нужно чаще бывать на свежем воздухе.
-Возьмешь меня в следующий раз – с собой.
В глазах Элвины – испуг. Луиза играла с её локоном.
-Нет, - сказала маленькая герцогиня, - не так – возьми меня в следующий раз с собой.
-Зачем. – Выдохнула волнение Элвина. Она чувствовала страх. Луизе очень нравился её страх.
-Я хочу посмотреть. Как вы это будете делать. Сама сказала – нужно бывать на свежем воздухе. Вы этим где занимаетесь, у него дома?
-В конюшне, на сеновале.
-Как мило. – Улыбнулась девочка кокетливо с затаенной угрозой. – Вот завтра меня и отнесешь, на сеновал. Тут слишком крутые ступеньки – винтовые лестницы у меня в кишках засели, временами голова кружится и кажется – как сомнамбулиза встану и пойду и навернусь.
-Ты хотела сказать – сомнамбула?
-Ты смеешь мне перечить, знаешь, что я хотела сказать? – Луиза открыла ротик, обнажая острые молочные зубки. – Кусь-кусь! – Превратила она мгновенное раздражение в игру. И вцепилась в грудь молочной сестры снова.
Зубы сводила сладкая судорога безнаказанной оправданности мимолетного желания.
Та выгнулась и истошно завизжала, тут же закрыв предательский рот обеими руками. Луиза знала – Элвине было по-настоящему больно.


Мэдока.
Мэдока потер шрам на щеке. Хитокири, так его называли на родине. Закрыв глаза – принюхался, отпустив поводья. Лошади, купленные в предыдущем городе, были превосходны – Трент оказался прав, Старый Дегтярник славился лошадьми. Когда они пересекли границу улыбающиеся лица и красивые места Южного Кэролла сменились более мрачными и дикими местами Кэролла Северного.
С севера собирались тучи, они были еще за горизонтом, сокрытом лесами и высокими холмами, переходившими вдалеке в заснеженные вершины Джеральда. Однако запах дождя чуял не только Мэдока, но и кобылка Магика. К вечеру небеса разверзлись и хлынули воды. Всю ночь шел дождь, к утру в небе родилась радуга. Трава пахла так, что хотелось в неё окунуться с головой, мир перерождался в дожде, словно саламандра в пламени.
Вода. Она и впрямь лучше пожаров войны. Первой серьезной преградой на пути к северу им послужила река. Переправы не было, воды вышли из берегов, таяли снега и по реке неслись бревна, мусор, куски льда, образуя заторы, но отнюдь не мосты. Течение было столь быстрым, что пловец с веревкой едва не погиб – когда его вытащили друзья, из горла хлынула вода. А потом с севера понеслись тела.
Много-много тел. Искалеченные лошади. Артобстрел при переправе.
Трент подтвердил его догадку.
-Когда-то этими местами правил мой далекий предок, Уолтер Реллей. Он основал тут две колонии, перебравшись из Средиземья, это было три сотни лет назад – Кэролл до конца сопротивлялся и не хотел становиться частью Королевств. Тут до сих пор люди крестятся, молят якорю или чертят на земле священные треугольники и совокупляются в них. Как в Средиземье – по сути Кэролл за эти века не смог окончательно измениться. До Средиземья рукой подать – самая узкая часть Кораллового моря, на востоке в ясное не туманное утро с вершины холма можно разглядеть другие берега. И это – родина Снарков. Впрочем, как и Бордо с Рокфором, сначала сюда перебрались мы – потом они, Шаризо же до сих пор правят своими землями в Средиземье и вся их политика – политика иностранцев. Уолтер был знаменит на весь мир. Кажется, я когда-то изучал с маленькой лупой его портрет – маслом – и нашел на нем скрытый шифр, записывал, пытаясь разгадать, а потом время набежало – и все ушло в прошлое, став никому, ни мне, ни другим – не нужным.
-С одной из первых колоний, кажется, связана странная история? – Мэдока посмотрел в глаза Тренту. Зеленые как лес, они старались смотреть на зелень чаще, чем на жителей этих земель.
-Да. Большая была колония, и исчезла в один миг. Год, месяц – может и неделю. Ничего не осталось, никаких следов.
-Когда-нибудь эта колония еще найдется, вот что я скажу.
Когда они отправлялись из родового гнезда Снарков, Крепости на Перепутье, в которой вырос Трент, тот сказал, что путь неблизкий, но и не трудный.
«Народ у нас в Мертане спокойный, дружелюбный и порядочный, бандитов почти нет – никто разбоем не промышляет, не то что Средиземье; Чума в Королевствах была так давно, что никто и не помнит, но Гильдия сразу сказала – все дело в крысах, последних вывели как вид, и больше крупных эпидемий не было», так сказал тогда Трент. И еще добавил, что девушкам тоже ничего не стоит опасаться и ничего лишнего они не увидят. Мэдока не стал спрашивать, что имел в виду Трент под «лишним».
Все село у бурной паводком реки занималось важным и казалось бы привычным им делом. А именно – рыбалкой.
-Ух-ты какая. – Рычал грязный небритый мужчина с синеватой щетиной и в мокром женском чепчике. – Свеженькая. – Мозолистыми руками цвета грязных досок он мял обескровленные девичьи ягодицы. Девушка была мертва – выловленная в реке утопленница, возможно – дочь, сестра или суженная одного из тех солдат, трупы которых все еще несло вниз бурное течение. Заметив Мэдоку и Трента, фермер стал закидывать тело соломой, скалясь не то в улыбке подобострастия, не то в неприветливом оскале не до конца прирученного зверя, затаившего на дрессировщика лютую обиду.
Впрочем, Мэдока поспешил обозвать его фермером, судя по дикой нелепой одежде – это был обыкновенный дезертир с севера, впопыхах старавшийся скрыть свой побег.
Рядом с мертвого солдата стягивали сапоги, дети рвали на части его одежду, ища спрятанное золото или хотя бы серебро. Вещи поцелее сортировались и сушились, женщины и девочки стирали белье с трупов в реке. Улов обещал быть богатым – работала вся деревня.
-Нравы… - Вздохнул Трент. Он пытался извиниться за своих соотечественников, но этого не требовалось, чужая страна – чужие порядки. Мэдока ничего не ответил.
-Добивали отступавших, когда те пытались форсировать реку. В милях десяти севернее. И бой был явно тяжелым – трупы не обыскивали там, на месте, значит, мало кто выжил и было не до этого. Пойми, местным крестьянам это как манна небесная – так кажется, говорят в Средиземье?
Мэдока вновь ничего не ответил. Указал лишь на подходящую лодку.
-Добро пожаловать в страну Зверя! – Крикнул им мародер-некрофил и приступил к развлечению.
-Добро. – Трент смерил мародера взглядом и тот, криво улыбнувшись, вновь стал прятать тело девушки. – Звери тут поприличнее людей будут.
-Будут! – Радостно кивал головой мародер в чепчике. – Будут вам Звери, милорд. – И скалился грязными зубами.
Мэдока остановил руку Трента и вновь кивнул на лодку.
-Много зверья в лесах, милорд – будьте осторожны. – И еще раз – добро пожаловать в страну Мертвых Девственниц и Голодного Зверя, молодые господа!
***
903 год от основания Королевств Мертаны или 2013 год по старому календарю обещал быть удачным. По крайней мере, для рыболовов этой деревушки на границе Северного Кэролла и Страны Девственниц.
Косой приделал острый рыболовный крючок самого большого размера к деревянной палке, получился самодельный багор. Вместо того, чтобы тихо подтаскивать к лодке, он развлекался тем, что всаживал крючок багра с удара, это нравилось и приводило в состояние восторженного неистовства.
Багор зацепил за живот мертвой девушки, но подтянуть к лодке тело не получилось. Девушка закричала почти детским голосом, сразу уйдя под окрасившуюся в красный цвет воду. Сборщик попытался вытащить багор, но девушка, оказавшаяся живой билась, словно насаженная на крючок рыба.
-Отпусти багор! – Крикнул Мэдока. Сборщик обернулся, но багра не выпустил, пришлось повторить. – Ты ей живот порвешь, выпусти скорее!! – Крикнул Мэдока сборщику тел с соседней лодки. Утлую лодчонку развернуло и относило в сторону не только быстрым течением – девочка отчаянно дергалась, пытаясь сорваться с «крючка».
-Течение быстрое, все – не спасти её. – Проговорил второй сборщик, крестясь, как житель Средиземья. – кто ж знал, что она живая, эта утопленница?..
Как только пальцы Косого разжались, и девочка утащила багор на дно, Мэдока спрыгнул со своей лодки в мутные быстрые воды.
Было плохо видно, но Мэдока приблизительно знал, как будет двигаться тело в этой воде. А может – и просто повезло, но он быстро поймал девочку за руку. Нащупал свободной место, где багор уходил в живот и вытащил его, закрывая рукой оставшуюся рану. Рядом в воде почудилось движение. Крупной рыбы тут не водилось. Трент?
Вдвоем они подтянули девочку к лодке, и сборщики помогли вытащить её из воды. Мэдока все это время закрывал рукой разорванный живот.
-Плохо дело. – Сразу сказал Трент. – Нужно скорее на берег в мой «временный» дом.
Из живота девочки лет одиннадцати хлестала почти черная кровь, просачиваясь между пальцев Мэдоки. Трент разорвал рукав и стал бинтовать живот, закрыв предварительно рану.
-Греби, чего уставился? – Приказал он сборщику. Мэдока тоже взял весла.
-Ты справишься? – Спросил он Трента. Тот покачал головой.
-Я разбираюсь в ранениях, изучал серьезно медицину Син, но тут особый случай – багры у них заражены – ты думаешь, они их толком чистят?..
***
-Матку я ей зашил… - Почесал окровавленной рукой нос Трент. – Крови потеряла много, пока дышит, в себя не придет уже – началась лихорадка. Тем багром много разложившихся тел вытаскивали – у девочки заражение крови. – Трент вытер лоб и вздохнул. – До утра не доживет. Можно было и не спасать, не стараться.
Мэдока взглянул на него пристально.
-Я что-нибудь придумаю. – Ответил он. – Спасать смысл есть всегда, вот что я скажу.
-А что тут можно придумать? Гангрена сейчас начнется и она ослабевшая промучается от силы сутки…
-Трупный яд? – Рей смотрела на Трента совсем по-детски. Мэдока увел её в соседнюю комнату к спокойно дремавшей Асуке. Та наверняка слышала стоны и вскрики, но все же и не подумала просыпаться.
-Аська. – Сказал Мэдока, тронув девушку за плечо. – Я знаю – ты не спишь. Мне нужна твоя помощь. Я хочу сегодня ночью спасти одно юное существо, ты найдешь для меня Разлом?
***
-Мы возьмем её с собой.
-Ты в своем уме? Впрочем – поступай, как знаешь, но мне будет больно видеть, как она умирает.
-Я знаю Трент – ты человек душевный. – Чуть улыбнулся Мэдока. – Однако если её оставить в деревне – она не выкарабкается.
-И куда ты её повезешь?
-Узнаешь. В общем-то – нам по пути, на север… то место в любом случае по пути, куда бы мы ни направлялись, так вот.
-Ты говоришь загадками. Я южнее этих мест родился и не знаю о месте, о котором знаешь ты, выросший в самых дальних уголках Син, на полуострове Нипа о котором в Королевствах знают вообще полторы сотни человек.
-На самом деле все о нем знают. Хоть раз в жизни туда заглядывал каждый.
-Ты говоришь о загробном мире?
-Нет, наоборот – о том мире, который мы чувствуем, едва родившись, пытаемся вспомнить и найти – когда босоногими детьми вслепую продираемся сквозь кустарник, почувствовав знакомый зов, звон или дыхание особой двери в лето.
-Надеюсь, я не достаточно стар для этого? Мне уже двадцать шесть.
-Что ты – тут дело не в возрасте, временами там оказываются целые поселения людей. Увидишь сам, вот что я скажу.


Бранд.
Кимерия манила взгляд и пугала одновременно. Всякий видевший её уже не станет прежним – так сказал Сверр Бранду. И впрямь, словно самая страшная, холодная и отчужденная сказка в кромешной тьме, такой была Страна Химер.
В этот раз Сверр с Гобом были на стене – редкий случай, когда вечернее дежурство совпало с очередным битьем сосулек и посыпкой желтого песка и земли. Дрого. После уведенного в тот раз Бранд с легким ужасом смотрел на странный белый лес и горную гряду вдалеке. Вид был красивым, но родившемуся на юге Бранда он казался ужасным вдвойне.
-А дальше этой гряды море или еще леса? – Спросил он у гревшего руки Сверра.
Тот посмотрел на Бранда как-то странно, словно не узнал знакомого, потом вздохнул и закашлял, но кашель этот будто бы прорвал плотину молчания.
-Ты думаешь, за стеной ничего нет? Все, край мира? О мой маленький друг. Там целая страна – в половину от Королевств. Забытая и непознанная. Мы отгородились от множества народов, что её населяли когда-то, а может и населяют сейчас. Мы предали их смерти, самих – и память о них. Проклятые места часто встречаются за стеной. Как, например Сонная Долина – единственное теплое место, там тает снег, он вскипает, если начинается снегопад. Даже до земли не долетает. Там бьют горячие источники и хочется спать… Туда даже среброглазые ведьмы не ходят, им нечего там искать.
-Почему?
-Ну, в основном они охраняют Черный Орден и окрестные земли, у них тоже лишь маленькая часть всех земель севернее стены под надзором – остальное дикость. Хочешь, расскажу, как появились те могилы, где ничего не растет? Видел их наверняка у внешней стены Форт-Брига?
***
И там ничего больше не растет.
***
Деревца растут белесые как сам снег, маленькие и большие, скрученные и наоборот – словно тростник, животные там тоже странные, даже двухголовые встречаются! И люди себя плохо чувствуют, рвет в основном, словно и впрямь некроманты прокляли гору…
***
Там есть круг тишины, через который переступишь – и стихают все звуки. И там снег висит в воздухе. Не падает совсем. И с каждым шагов в твою грудь входит холод, словно вливается что-то жидкое. И некоторые не выдерживают и начинают бежать. Сколько они там делают шагов – никто не знает. Белесая мгла скрывает все. И знаешь, как древние называли это место? Вайлентейн! Знаешь, как это переводится? Фантазия по-нашему.
***
Остановив кибитку, два человека спрыгнули с козел и стали палками с крючками приподнимать края шатра из шкур столь знакомого Бранду сколь и ненавистного. Так защищают от ветра и чужих взглядов живые души, отправляемые на север. В подобной повозке меньше года назад путешествовал и сам Бранд. Те месяцы, что он жил как зверь в клетке, прикрытой сверху шатром от ветра и острых вопросов, казались сущим адом неизвестности.
Среди девочек, жавшихся друг к дружке в клетке на кибитке под острыми пронизывающими ветрами плаца, были две, отличавшиеся от прочих. Одна с огромным лбом и в богатой накидке походила на маленькую принцессу с каштановыми длинными прямыми волосами затолканную среди рабынь. Но Бранд знал – её судьба ничем не отличается от прочих, просто в южных и срединных королевствах много зажиточных фермеров, которые в противовес обнищавших феодалов облагались «проклятым естественным налогом». Бранд присмотрелся к её лицу, казалось, что с ней что-то не в порядке и дело даже не в форме головы – будь лоб её еще чуть побольше и это выглядело бы уродством карлика, что никогда не вырастет – Бранд слышал о таких. Девочка смотрела с таким видом, будто находилась не здесь, сама безмятежность и отрешенность с легким налетом презрения. Русые волосы второй показались Бранду странно знакомыми. Он несколько мгновений пытался припомнить, где видел эту девочку, словно что-то знакомее. Может из сна? Потом она обернулась, и внутри живота Бранда вырос комок холода, словно он весь туда провалился. Сестра!
***
-Но она же плохо одета. Как же так. – Ломал руки Бранд, совсем потеряв голову. Он не знал что делать, но понимал, что говорит что-то не то. Все смотрят не так, как должны – с пониманием и вместе с тем с укором, словно сейчас он переступил грань, которую переходить не следовало.
-Под карантин мальчишку. – Скомандовал Андор и, повернувшись к Локи, сказал уже совершенно иным тоном, спокойно и по-дружески. – Ты хотел тысячу? Ты её получишь, пошли я всем объявлю эту радостную весть – завтра мои егеря отправятся умирать на поле бессмысленной брани, они будут драться стенка на стенку, плечом к плечу с соплеменниками и против своих же соплеменников как ты и хотел!! Давай приказ твоего лорда, я всем зачитаю его.


Ведьмак.
Огромный человек с темной кожей лежал в кругу, образованном мертвыми волками. Гендальф остановился на вершине пологого холма, размышляя над тем, что могло их убить и куда делись грифы – в том, что человек мертв он не сомневался ни мгновения до тех пор, пока тот не пошевелился.
Черный Глум задрожал, почуяв неладное и злобно фыркнул. Гендальф потер лошадь по шее и тихо шепнул пару слов на ухо. Глум замолчал, но продолжал мелко дрожать – ему это не нравилось.
Однако Гендальф не развернулся и не поскакал прочь, как сделал бы в ином случае. В этот раз он спустился с холма и приблизился к умиравшему человеку.
***
Волкодав, как его обозвал Гендальф, - выжил.
Долгий путь от бросовых земель, откуда наверняка пришел этот человек – каков он был? Ведь не из Ишвара же он, в самом деле? Если так – это меняло дело, но Гендальфу было все равно – опасен или нет его попутчик, дадут за его голову награду или он так же бесценен как полынь, которую жевал Глум, покуда Гендальф охотился.
Никому он не показывал – как это делала. Лишь верный Глум мог принять своего хозяина в форме перевертыша и не дать деру.
Острые башни возвышались вдали. Пустыня, перешедшая в степь, щетинилась оврагами и рощами, в которых не текли ручьи. Но запахи моря уже трогали острейшее обоняние Ведьмака.
Еще раньше, чем его верный конь, море почувствовал и Волкодав, о чем сообщил Гендальфу, но тот лишь улыбнулся тогда. И внезапно – башни замка. Этот замок был первым не поврежденным зданием, что встретилось им за долгие недели путешествия по району опустошенному с невероятной, ужасающей, нечеловеческой тщательностью. Так ест посевы саранча, но саранча не жжет дома, не угоняет скот с пепелищ и не насаживает на острые деревянные колья жителей деревень. Последнему, к слову – не было, колья были острые и окровавленные – не было тел, даже не осталось скелетов. Не будь в земле так много пролитой крови, дразнившей чуткое обоняние Гендальфа, Ведьмак подумал бы – людей угнали в рабство. Но нет – все хозяева жилищ умерли здесь и умерли – недавно. Словно прошел сонм монстров, что съел людей вместе с костями. Но монстры не жгут жилища людей, забрав прежде все ценные вещи. Монстрам нужны плоть и кровь людская, им ни к чему безделушки, с которыми играют люди. Глум вел себя странно – он постоянно норовил обернуться. Сколько Гендальф не вглядывался в сгущавшийся сумраком горизонт позади себя, не прислушивался, не внюхивался в мир позади – он ничего не ощущал. Такое было впервые – конь чувствовал то, чего не мог заметить или понять его владелец.
Может он просто хочет повернуть назад?
Ведьмак поглядел на башни. От них веяло запустением и… ничем больше.
-Волкодав. Ускорим ход, мы остановимся на ночь в том замке. Держи наготове клинок, что я тебе дал.
Острый ятаган с зазубренным лезвием подобрал Гендальф с тела убитого мародерами охранника каравана. Рядом валялись сами мародеры – что-то пошло не так и Кто-то, а скорее, судя по отсутствию следов кражи – Что-то вмешалось. Лезвие было неплохим, хоть и сталь далеко не валлийская. Ведьмак его приберег. Как оказалось – не зря.
***
Характер местности изменился. За тот день, что они добирались до стен замка, Ведьмак и идущий быстрым шагом вслед за ним Волкодав видели волков, смотревших с вершин поросших сухими деревцами холмов, остромордых лис, волочивших свои хвосты, словно не родные и скрывавшихся в мелком кустарнике и канюков. Последние сидели на остовах сожженных ферм, будто призрачные статуи. Когда странники вошли в небольшую рощу, полную мертвых деревьев – канюки сидели на каждой            ветке. И смотрели.
-Впереди много трупов. – Буркнул Волкодав. Ведьмак втихаря согласился. Живности прибавилось, он не удивился бы присутствию в замке живых людей.
***
-Дахмут Акбар! – Зарычал, словно зверь Волкодав и ударил правой татуированной рукой в землю у моста. Прошла чудовищная волна, вырванные булыжники размером с лошадиную голову разили насмерть перепуганных солдат, что остановившись, не смогли бежать ни вперед, ни назад. Напиравшие сзади кони надсадно ржали, испуганные не меньше людей. Паника не успела начаться. Вспучившийся посередине мост стал разваливаться, а люди – лететь в пропасть скалистого ущелья.
-Землетрясение! – Орали оставшиеся на той стороне фуражиры. Им чертовски повезло в этот день – решил Ведьмак, хмурясь и улыбаясь одновременно. Самые разнообразные чувства душили его, когда он смотрел, как гибнут сотни солдат Мертаны. Смерть тех несчастных собратьев волков не выглядела теперь такой уж таинственной.
-Идем. – Сказал он злобно взиравшему на тот берег Волкодаву. – Ты славно потрудился, хоть труд твой и пропал напрасно. – Идем скорее же!
***
***
-Тогда я хочу тебя предупредить, - ответил на немой вопрос Ведьмак, - твоя рука не всесильна, мало того – с каждым подобным фокусом она слабеет. Ты и впрямь хочешь знать, почему открываются на ней раны, как вчера было на мосту, который ты разрушил?
Волкодав кивнул, не переставая зло смотреть на Ведьмака.
-Хорошо. Там был обоз – очень много людей, чтобы такому народу показать чудо и преодолеть их сопротивление к нему – удивление и попытку не поверить в реальность происходящего – тебе требуется сила не меньшего числа душ. Если брат твой, давший тебе руку и впрямь заключил туда души истребленного народа – тогда вся твоя рука это философский камень. Когда-то давно алхимики научились превращать энергию человеческих душ в особые камни, состоящие, по сути, из крови людей, точнее из того, что живет в ней. Они учили – внутри каждого живет малая спираль, а все они образуют вместе большую – Великую Спираль или Душу Мира, которую обычно верующие называют Богом, так как именно она определяет, что мы видим, чувствуем и о чем думаем. – Ведьмак посмотрел на голубое небо и парящих птиц. – Стервятники, питавшиеся войнами, алхимики Гильдии. Твой брат, неужели он хотел превратить их оружие в свое, повернуть против них самих запечатанную ими же алхимию.
-Ты разбираешься в этом?
-Я? – Усмехнулся Ведьмак. – Нет, что ты – я простой странствующий лекарь, пусть и оборотень. Просто читал когда-то, мне уже больше века отроду.
-Сотню лет живешь? – Свирепо воззрился на него Волкодав со шрамом. Его красные глаза излучали, казалось все эмоции, что могут сразу. Бородатый Ведьмак рассмеялся.
-Живу. Скорее прячусь и странствую. Никому не победить меня один на один, но я ни за что не смогу перекинуться в толпе – зато в ней я чувствую себя просто человеком, тоже неплохо. «Чудеса», которые я показываю – их увидеть от силы может один человек, может – два. Философские камни не для меня. Понимаешь, что бы злой архимаг о себе ни думал – одна человеческая душа стоит другой, не больше. И его душа мало чем отличается от души крестьянина, и воля мага – от воли простого человека. То есть, несмотря на то, что обычные люди не смыслят в магии – защита у них от неё хорошая и совокупная воля толпы, даже просто неверие в момент смерти от чар спокойно может не то, что убить мага – стереть все воспоминания о нем у всех людей, которые его знали. Это сила бога, по имени толпа. Поэтому у Королевств многомиллионная армия, а реально воюет один Легион Экстерминатуса – они слишком ценят свое детище, алхимики Гильдии. И не хотят, чтобы его сжег какой-нибудь озлобленный за истребление своего народа маг-недоучка.
Волкодав зарычал.
-Не рычи. Рычать и я умею – и что? Я на твоей стороне, парень. Ты огромный, но мозги тебе следует еще потренировать. В руке твоей – души твоих соплеменников, жаждущие Мести, а ты тратишь их на обычный обоз с продовольствием. Устроил теракт, разрушил мост, погибло несколько сотен человек. Несколько тысяч не поняли – что они видели. Они подумали – землетрясение, а несколько тысяч душ твоих соплеменников сгорели бесследно в руке твоей.
Волкодав остановился.
Ведьмак оглянулся. Летела пыль, солнце жгло две проклятые души, потерявшие близких, но не научившиеся плакать или сожалеть о прошлом.
-Ты понимаешь теперь? Ты сжигаешь их души каждый раз, как невольно используешь камень в своей руке, чтобы преодолеть сопротивление толпы к магии. Если не остановишься – через несколько десятков таких фокусов твой камень треснет, будь там хоть миллион душ. Они все сгорят. Миллион стоит миллион, пусть это золотые лиги империи или руби средних царств, или доры Королевств… или души людей.
Волкодав посмотрел на руку, а Ведьмак Гендальф в небеса.
-Залогом цены монеты является государство, а залогом цены души человеческой – Бог Людей. Сила бога распределена между людьми поровну. Толпа грязна, вонюча и безнравственна – но любой маг знает, что перед ним грязный вонючий и безнравственный бог и уходит туда, где бог этот его не найдет. Мой друг был магом, настоящим, не то что я. Однажды он понял, что творить чудеса – как метать бисер перед свиньями, ты стараешься, рвешься изо всех сил, но в не зависимости от того верят они или нет, хотят твоего чуда или нет – на уровне инстинкта они в него не верят. Мой друг сказал мне – «в этом мире я поступлю так – найду человека, ради которого готов прожить жизнь и поведу его в мир чудес. Вместе мы отправимся на поиски иных миров, в которых все иначе и никогда не умрем. А мир этот пусть горит в своих страстях!» Да, так сказав, он ушел от меня и больше я его никогда не видел. Может он и нашел человека, ради которого стоит жить и творить чудеса. А ведь те тридцать лет, что мы провели с ним, странствуя по миру, он старался нести в него свет, хоть зачастую вслед за светом приходила еще большая тьма. Человек соткан и из тьмы и из света, когда ты пытаешься изменить часу весом – она вновь устремляется к равновесию. Им нужно и то и то, каждому свое и никогда не знаешь – что именно, пока не попытаешься влезть в душу оттенка клоаки. Волкодав – тот друг был самым светлым магом из всех, что я знал, о которых слышал, возможно, вообще из всех, что существовали когда-то. Так добро покидает этот мир неуклонно с давних времен, а тьма пребывает в неистовстве – ей не удается сломить силу Бога – силу толпы. Но она учится, Волкодав. Не хмурься Волкодав. Скажи, если ты и впрямь дойдешь до Столицы – что сделаешь?
-Разрушу её до основания.
-Ты и впрямь считаешь – твоя месть в таком случае достигнет цели? Подумай Волкодав. Впрочем, я не спешу – не спеши и ты. Я редко мстил в своей жизни, очень редко. Но все же знаю – месть это блюдо, которое подают холодным. Остынь и подумай. Я не буду больше спрашивать твое имя, раз ты не намерен его называть. Но у меня был друг когда-то и его звали Широ, ты в чем-то на него похож характером. Так что теперь я буду звать тебя Широ – ты не против?
-Называй, как хочешь…
-Широ, знай, твоя ненависть и разрушения, что ты можешь произвести, в конечном итоге принесут столько же добра, сколько и зла. Сначала зло, потом добро, сначала тьма и хаос, потом свет и порядок. Тебе не сломать чашу весов, не сразив сначала людского бога, а это не под силу никому. Понимаешь, сколько ты не выплескивай в мир свою ярость и не ищи в этом удовлетворения или покоя – в конечном итоге ты только еще раз докажешь истину мудреца. А каждая истина – лишь половинка истины, но об этом не догадываются даже мудрецы, ведь они не живут и половины жизни оборотня. Волкодав – став стихийным бедствием ты в конечном итоге сплотишь своих врагов, посеяв в них семена добра. Так что я не буду останавливать тебя, даже в том случае если ты начнешь убивать детей, хотя раньше, лет пятьдесят назад я стал бы твоим врагом, хоть и родился в Средиземье, а не в Королевствах. Дети везде одинаковые.
Дернув за поводья, Ведьмак заставил лошадь черного как зенит неба цвета с легким оттенком синевы в загривке бежать рысью. Лошади королевств знали только галоп и шаг, как и наездники. Какое-то время Волкодав смотрел на диковинный шаг лошади, словно что-то решая в уме, потом расслабился.
-Я пойду в Столицу.
-Я знал, что ты не передумаешь. – Улыбнулся Ведьмак. – Только я пойду с тобой. Один ты туда вряд ли дойдешь с таким характером. Ну, или слава о тебе дойдет туда прежде, что одно и то же. Столица – не обычный город Королевств, самый необычный город на свете, мой учитель знал кое-что о том, что творится под ней, теперь же чувствуя легкую усталость от этого мира, что исследован мной вдоль и поперек я хочу навестить могилу учителя, пусть даже чтобы разделить её с ним.
-Ты сказал – добро веками покидало по крупицам этот мир, и он переполнился злом.
-Да, я так сказал. – Ведьмак хитро взглянул на задумчивого Волкодава.
-А после ты сказал – добро и зло всегда приходят в равновесие.
-И это – мои слова.
-Они противоречат друг другу! Или ты как ученики трех пророков у Папства ждешь пришествия Царствия Небесного???
-Почему же? Ты умнее, чем я подумал, ты умеешь рассуждать, в конце концов, в тебе была сила задолго до того, как брат оставил тебе правую руку с миллионами вопящих о мести душ твоего народа, истребленного армиями Экстерминатуса – этого чудовища и талантливого стратега, искусственно выращенного в Гильдии Королевств. Созданного для нужд даже мне не известных, ведь не против людей, в самом деле, создают таких монстров? Широ, ты проходил подготовку в монастыре или от природы такое тренированное тело? В любом случае твоя душа и твое тело не случайность. Их не бывает, просто не все умеют видеть истину отличную от той, с которой в душе они родились. Ты знаешь – однажды я повстречал дракона. Настоящего, он жил в глубокой пещере и спал. Я имел неосторожность потревожить его сон и почти погиб в тот раз, позже сей драк достопочтенный и старый, хоть и весьма скверного нрава, но мудрый по человеческим меркам объяснил мне причину своей ярости, стоившей мне глаза руки и… хвоста, оставшегося в его огромных и невероятно острых, как лезвие бритвы зубах. Понимаешь Волкодав, драконы не могут мечтать наяву. У них иначе устроен мозг, лишь во снах они становятся собою, обретают мечту, возможно единственную в жизни. И в каком-то роде она свята. Однако драконы вдобавок не могут лгать, по той же самой причине, еще их разум чист и они не подвержены заклятиям, воздействующим на него, они видят мир таким, каков он есть. А люди – нет. На мгновение тогда совместными усилиями мы приоткрыли мой разум, чтобы я увидел мир таким, каким его видят драконы, когда открывают глаза в первый раз. Ты знаешь Волкодав, в мире безумное число созданий, что живут бок о бок с человеком, но последний их не замечает. Однако они совсем не пытаются скрываться от него. Ну – не все, по крайней мере. Знаешь в чем причина? Человеческий бог очень скрытен и отмеривает истину по крупицам, мир, который видят люди – мир грез. Каждого человека и совместных – мир грез человеческого бога. Он тоже умеет и любит мечтать, люди, по мнению дракона того – спят наяву, и поэтому могут мечтать, не прекращая смотреть и слушать, могут воссоздавать внутри своего разума тысячи правд и искать свою, абсолютную, которую драконы видят изначально. А еще люди умеют лгать – редкое умение в тех мирах, про которые поведал мне дракон, прежде чем вновь уснуть. Драконы едят и спят, еще один беседуют иногда, но когда дракон разговаривает с человеком, он редко называет свое имя. Знаешь почему, Волкодав Широ? Драконы общаются между собой по-своему, их сны связаны, но человек другой. Он бесконечно одинок в своих выдуманных смертных мирах, наверное, поэтому именно он создал язык и письменность, чтобы не умирало с ним все то, что у него родилось внутри. Драконам это ни к чему, а человек – всегда другой, для всех – Иной. И чтобы говорить с человеком Драконам приходится вызвать из глубин их общей родовой памяти того, кого они именуют Первым Драконом. Это подобие бога людей. Но бог людей скрыт в их выдуманных мирах даже от них самих, у драконов все иначе. Я бы сказал что миры, в которых живут люди – это миры лжи и бесконечных отчаянных надежд. В них живет добро и зло, эти сути отношения людей ко всему их окружающему и друг к другу тоже. Ты прав, я так сказал, противоречие в мире людей – естественно, ведь в этом мире нет правды, потому что и лжи нет, они так тесно сплелись между собой, что уже не могут существовать друг без друга. Я видел этот мир глазами существа, которое смотрело на наш мир со стороны, и кое-что для себя понял – то о чем никогда и никому не скажу. Вот только в тех моих словах не было привычного людскому миру противоречия. Добро всегда возвращается, но ты не учитываешь одну вещь. Человеческий бог не единственный и он тоже умеет приспосабливаться. Если весы окончательно перетянет в сторону зла, а добра не останется вовсе, то прежде чем окончательно исчезнуть, человек перестанет быть человеком. Он изменится. Стремясь восстановить в себе равновесие добра и зла – он по-другому начнет мерить этот мир. Душа меняется раньше тела, однако и оно – не вечно в своем цикле бесконечных рождений и смертей. Поживем-увидим – так, кажется, говорят крестьяне?
-Ты смог бы убить Экстерминатуса?
-Один на один его сразит любой маг из еще оставшихся в этом мире.
-Ты смог бы это сделать?
-Я гнал бы его до самых высоких гор. – Сказал Ведьмак Гендальф. – И там сразил. Но Экстерминатус всегда среди своих сорока тысяч Разрушителей, не меньших монстров, чем он сам, его лагерь окружен войсками, он идет во главе невиданного армии сотканной из многих народов, входящих ныне в Королевства Мертаны. Однако толпа может лишь линчевать мага, сжечь ведьму и натворить глупостей. Слишком много необученных магов, не знающих своей полностью скрытой силы, претендуют на один кусочек неживой материи, этот скрытый под видом божественного порядка истинный хаос разрушает любое заклятье. В толпе любой маг – просто человек, это хорошо, ведь он сражается и умирает как обычный человек, это по-своему тоже неплохо. Однако покуда Экстерминатус не один – он непобедим.
-Тогда это сделаю я.
-Твоя рука – философский камень, но у него есть пределы, впрочем, сорок тысяч глаз он может и потянет разом, не сгорев, но не сорок тысяч душ, удар тебе придется направить именно на Экстерминатуса, а не на его Разрушителей. Забудь о том, чтобы при помощи магии, пусть даже усиленной философским камнем такого размера, массово уничтожать людей или чудовищ, иначе сила покинет тебя в самой гуще схватки. К тому же если ты хочешь покарать Экстерминатуса ты идешь не в ту сторону, Волкодав Широ.
-Сначала я разберусь с заказчиками, потом с исполнителями.
-Это мудро. Что тут скажешь… Гильдия в любом случае может изготовить еще столько Экстерминатусов, сколько будет необходимо.



Рэйна Смит.
-Пикнешь – выпущу кишки…
Рэйне в лицо пахнул запах перегара, в живот уткнулся острый клинок, похожий по ощущениям на шило. Руки ощупывали тело, по нескольку раз возвращаясь к промежности и груди.
-Знаешь. – Сказал второй. – Есть такая плохая примета – подглядывать, есть еще одна – ехать ночью в лодке, особенное – запомни это – в разных мешках.
-Я не верю в приметы. – Чуть хрустнув в бок как бы затекшей шеей, как можно спокойнее мягче и миролюбивее ответила Рэйна. Первый щелкнул языком, а второй стал лезть под одежду. При этом лезвие заточки вошло в живот на пару сантиметров и стало расширять ранку.
-Руки убери Хамлый, Дэн – она ко мне!
Готика. В лунном свете казалась привидением – лицо синеватого оттенка, очень бледное и темно-синие губы. Она только что вылезла из воды – Рэйна почувствовала, как стражница вздрогнула на легком бризе, одета она была в простую сероватую рубашку, лишь острый клинок висел у бедра, босая в льняных штанах коричневого цвета с кожаными наколенниками и перчатках из кожи. Потом Рэйну повели в хибару у моря, в которой раньше жил обедневший в доску рыбак – кругом валялись сети, разбитые раковины, откуда доставали мясо моллюсков, чтобы наполнить желудок, грязный стук рядом с потрескивавшими дровами, в углу копошился краб. Рэйна огляделась и хрустнула сначала шеей, потом руками, вытянувшись так, словно только что встала. На самом деле она не спала уже третий день, но природная выносливость позволяла ей то, чего не смог бы ни один тренированный боец – весь день вкалывать в кузнице, всю ночь изучать этот город, общаясь с различными людьми – запоминать привычные маршруты движения стражи, а скользнув воду «искупаться перед сном и смыть гарь кузницы после тяжелого рабочее дня» - обследовать дно и входы в канализацию Хориниса с моря.
Растерев ранку на животе, Рэйна поняла, что она глубже, чем можно было судить по внешнему виду.
-Порезалась, дочь кузнеца?
-Я не дочь кузнеца, я – пришлая.
-Смирно стой. – Сказала Готика, разорвав сероватую рубашку, лежавшую на грязном столе и бинтуя ей живот Рэйны. Поправив руками повязку, Готика посмотрела в глаза Рэйне, их лица были очень близко.
-Кричи, если что. – Со сталью в голосе сказала Готика, дыхание её вырвалось вместе со словами, Рэйна поняла – все то время, как смотрела в её глаза Готика не дышала. Рэйна поняла – это маленькая победа.
-Вот. – Сказала она. – Это ключ и две копии.
-Ты молодец. Из тебя выйдет хороший кузнец. Или…
Готика облизнулась, Рэйна не отрываясь, смотрела на эти губы. Влажные.
***
Охрана у врат города пропустила девушек спокойно, пара косых взглядов на самодельную одежду Рэйны не превратились в вопросы благодаря находчивости, харизме, ослепительной улыбке и яркой одежде Чески. Дарк и Снурх – так, кажется, их звали. Рэйна позже оправляла им мечи – в отличие от ковки это была простая работа. Два веселых и неразлучных друга – типичные островитяне, Рэйна видела позже, как они вдвоем прохаживаются по стене, дежурили всегда – в паре. Напарники?
Как они с Ческой? Это было новое, неизведанное чувство.
Ческа была неумолима. Она всегда права, она никогда не ошибается! Ческа устроилась у городского лекаря, промышлявшего алхимией и варившего приворотные зелья для молодых и старых жигало разного дохода и положения в обществе, равно как и для так похожих на них знатных сынов островного отечества.
Вывески на домах суконщиков, канатчиков, обработчиков шкур – справа по главной улице города, вывески трактиров, складов и погребов – по левой. В центре града замок, есть еще храм, но только там теперь идет торговля – боги покинули остров, когда сюда пришла Власть Короля.
А его власть всегда неумолима, как и Ческа.
***
-Фермеры с острова, что крестьяне на материке – говорят на рабском низком, будто бы чужаки в своем отечестве! – Бурчал прохожий, обойдя трактир, чтобы справить нужду.
-Чем тебе не нравится низкий язык? Слыхали мы и похуже диалекты… - Отвечали ему из-за тонкой стены.
-Они говорят, как животные, которых насильно обучили человеческой речи! Интересно, думают они так же косно, как и говорят? – огрызался пьяница, поправляя панталоны, которые натянул по ошибке этим утром на себя.
Рэйна работала во дворе кузницы, как раз напротив трактира «Дятел и сапог», самого старого, покосившегося и грозившего однажды рухнуть на головы его «прихожан».
Когда из города ушли боги, в него пришли трактирщики. «Человек не может без религии, пусть же её заменит крепкая выпивка и критика властей!», можно сказать это стало их девизом. Они всячески поощряли разговоры, за которые могли поплатиться языками и ушами не только их авторы. Это тоже было предпринимательство – слухи, которые всегда были готовы для любого, кто заплатит хоть монету сверху положенного. Трактирщикам было о чем поведать слухачам, шпионам всех мастей, да и просто любопытному человеку.
Легкими и быстрыми ударами молотка правя на наковальне очередную заготовку, Рэйна пользовалась навыком, который выучила забавы ради в своих детских прогулках по лесу. Она отфильтровывала все звуки, сначала самые частые – удары молота, это было легко; разговоры разных людей, гул голосов из трактира – это чуть сложнее, один за одним исчезали из её разума помехи, пока не оставался слабый, но верный шум, в котором спустя несколько минут девушка начинала различать слова, произнесенные за десять, а то и двадцать домов отсюда. Полезное занятие для однообразной работы. Ничего удивительного и особенного Рэйна в своем слухе не находила. В общем-то, ей не с чем было сравнивать.
После работы она шла гулять по городу. Доходила до набережной, шла вдоль неё, разглядывая корабли, спускалась на песчаную косу по каменным ступеням и брела дальше, пиная носком ботинка огромные ракушки, похожие на скрученные домики. В некоторых из них еще разлагались моллюски, большинство были уже пустыми, парочка нищих рыбаков, поселившихся рядом с перевернутой дырявой лодкой, варили в них похлебку из свежее пойманной рыбы. Это была не та уха, к которой привыкла Рэйна – обычное варево, куда кидали все, что смогли найти. В голове роились планы, город казался чем-то оставшимся позади, как и этот остров. Она хотела обратно туда, где остались отец и мать, настоящие мама и папа!
Когда солнце касалось воды и на небе появлялись звезды на фоне полой красной луны, Рэйна брела обратно в город, временами наступая в свои собственные следы, оставшиеся на влажном белом песке, усеянном обломками раковин. Горели окна трактиров, там ругалась и бурлила жизнь, она пила, она общалась. Девушка дотрагивалась до двери, с легкостью ловя слова любого из присутствовавших в зале, переносила свое внимание на одного, второго, третьего, каждый следующий был ей равно безразличен. Рэйна сама не понимала, зачем тренировалась этому. Она строила планы, просчитывая их до мелочей, она пока ничего не говорила подруге. А та и не спрашивала, пропадая днями на бесконечных гулянках золотой молодежи города, где её историям не было конца, а заканчивалось все обычно одинаково – в постели, откуда она поднималась, чтобы прилететь и навестить Рэйну, принеся с собой запахи теплой постели. Рэйна открывала дверь и заходила неуверенно внутрь. Садилась там, где не видно её лица и слушала, слушала, рассматривая людей. Наблюдать было интересно, но думать – необходимо, она понимала, что и так задержалась тут. О многом говорили в том трактире люди, в том числе о разных странах и о едином Королевстве.
-Свинку в сладком соусе, яблочные оладьи и темное вино. – Лысый, сам похожий на свинку, кожевник Шакти имел репутацию гурмана. Ческа проглотила слюну – она раньше справилась с работой, но обедать её «отец». С удивлением она узнала, что кузнец всем говорил – Рэйна его дочь, не сам – отвечая на расспросы. Жила в городе на той оконечности Хориниса, приехала, потому что умер дядя.
Наверное, после этого не следует говорить о себе другое, впрочем, Готика примет её слова, скорее, за неловкую скоромность. Готика. Рэйне хотелось напиться – впервые в жизни. Плохое желание всегда следует за мрачными размышлениями? Рэйна любила наблюдать за собой не меньше, чем за людьми и делать интересные выводы.
-Одни говорят, что Король наш Злодей, другие, что он Господин, а третьи – Герой! Кому верить? – Весело и открыто говаривал один, нисколечко не боясь за свои слова.
-Он проливает кровь. – Возразили ему тихо, не отрывая пальцев от сочного мяса, глядя на которое Рэйна глотала слюню.
-Все короли лили кровь. – Ответили ему. – И сколько еще прольется, кровопускания не всегда во вред, временами и пользу приносят.
-Не знаю – Королевства, скорее так… кораблей оттуда давно не было, узнать бы как там – кончилась ли война с Ишваром, и чем закончилось вторжение бешеных предателей южан на материк?
-Ты про голодную войну? Говорят большие разрушения, города сгорели дотла, много народу умерло.
-А я слышал – никакого ущерба Королевствам нет от той войны, разве народ немного поголодал, посевы пожгли и все – осадили пять-шесть замков и то – на востоке, Снарков, а вы знаете какие у Снарков замки? Одно Орлиное Гнездо чего стоит. Я видел картину – такой замок не взять, даже неизвестно как его строили, он на скале, сотни метров над равниной, туда по крутой тропе один человек пройдет – лошадь может сорваться, грузы так – вручную – или на канатах тянут. С землю стрелы не долетают, стены десять метров толщиной, из пушки не пробьешь. Полторы сотни человек могут годами сдерживать целую армию. Вся скала внутри полая, Снарки привыкли переживать зимы, все долгое лето туда свозят припасы, народ обворовывают, и народ каждый раз покупается – верит, что как зима с ним делиться будут.
-Да тсс – нас вон по соседству Снарк обосновался, в гавани на той стороне острова. Говорят пэрство над Хоринисом или купил или купит в Миртане – за такие разговоры скоро на кол сажать будут.
-Не Снарки они не такие…
-Добрые скажешь? Скорее – не привыкли ввязываться в междоусобицы, их очень трудно задеть – а как заденешь то все считай.
-Ту ничего не понимаешь в Снарках!
-Да ты что???
-Любого заденет, когда с твоим сыном что-то нехорошее случается.
-Я говорю – ничего не понимаешь. Для них весь мир – враждебен, дикость. Если сын отправляется туда, Снарк-отец готовится, что его там обманут, предадут, ограбят, изнасилуют, разрежут на части и пришлют обратно. Он сразу говорит – разрежь побольше сам, прежде чем разрежут тебя. Ну, поплачет отец и что – мстить-то он не будет. Снарки не такой народ, они могут ждать удобного случая поколениями, никогда не забывают, все знаю – за Снарка и праправнук ответит. Словно у них там книги есть, в которые записывают: кому – что. И ждут, когда виновник или его потомок будет проезжать мимо замка. Так-то вот. Только в своем замке себя хорошо чувствуют. Сказывается потомственная привычка не покидать родные стены десятилетиями – Великая Зима не шутка. Народ дичает, идет на приступ, да куда уж там. Железо – бастарду, сталь – феодалу, а народу железо так, временно, потом опять с костями и камнями будут бегать!
-Все это сказки старух!
-Вот жил бы сто лет – так не говорил, тридцатилетняя зима семьдесят лет назад была, никто уже не помнит. Говорят, еще хуже зима будет – вот доживешь, поймешь каково это быть простолюдином, которого выкинули на мороз, поимев во все отверстия!
-Замолкни!
-И замолкну – что изменится?
-На кол не попадешь!
-Ты что ли сажать мой тощий никому не нужный зад будешь? Давай, поглядим каков храбрец! Мне терять нечего, а вот вилку в глаз воткну!
-Полож вилку! – Рявкнул на него из-за деревянной стойки трактирщик. – Не тебе её потом от глаза отчищать!!
И вилку действительно положили. Рэйна скучала. Где Ческа? В её представлении Ческа кувыркалась в теплой душистой постельке с каким-нибудь чистеньким сладким мальчиком и забыла о Рэйне.
-А ты сам-то не с материка, коли столько знаешь?
-А если и да – то что? Шпион? Вы тут островные считаете большим миром Миртану, даже про Королевства говорите в единственном числе. К вам с малой земли Миртанской корабли раз в месяц ходят, а чтобы с Мертаны приплыли – десятилетиями ждете! Вы тут варитесь в своем соку ни мира ни черта не зная. Голодная Война поди закончилась лет пять назад уже, перебили всех южан егеря, а остатки – в леса загнали и добивают. У вас же бандиты головы подняли, думают сейчас сюда война докатится и Мародерствовать они начнут!  В своих помоях разгребитесь, прежде чем заокеанским собраться косточки промывать.
-Эка речь толкнул! Похлопать?
-И что?
-Ничего вы не знаете – мне дед рассказывал про Королевства…
-Да замолчи ты, наслушались твоих сказок уже!
-Стран много в мире, но Королевство одно. И правит им король и много-много сотен лет, говорят, что он Бессмертен даже, и нет у него имени, как сотни лет назад не стало и у Королевства. – Руки Чески обхватили шею Рэйны. Она приблизила свое лицо, дыша вином, которое слишком дорогое, чтобы ученица кузнеца могла о нем подумать.
-Хочешь? Я сохранила немного во рту, только в моем оно побывало. Хочешь? Ты спеши – я вся горю, не утерплю!
-А если серьезно, ты веришь в бессмертного Короля? – Спросила, рассматривая свои уставшие руки, ученица городского кузнеца.
Ческа сглотнула. Её лицо слегка посерело.
-Смертный иль бессмертный – какая мне разница, когда я умру, он по-прежнему будет жить.
-Зачем ты тогда разговорилась о нем? – Тихо спросила Рэйна. – Ты же первая начала.
-Ну, это моя профессия такая.
-Пудрить людям мозги?
-И это тоже. Я еще лечить им души, даже если, в конечном счете, пудрится мозг. Чем-то нужно в жизни жертвовать. И Бессмертный Король, для которого государство лишь забавная игрушка, порождающая причины для бесконечных войн и изгоняющая скуку – подходит, как инструмент для меня – временами Король изгоняет скуку не только себе. Он – далеко, никто не знает где именно, многие думают, что в Столице, иные – что от его имени правит Орден уже пять сотен лет и нет в Королевстве короля. Это просто идея такая – она для каждого своя.
-А что думаешь ты?
-Тебе так важно, о дочь фермера? – Спросила почти со злобой Ческа.
-На тебя это не похоже. – Пробормотала Рэйна, разглядывая куски жареного мяса усеянного душистыми и такими дешевыми на этом острове специями.
-Что не похоже? Злиться на тебя? Мы всего-то ничего знакомы, а ты уже считаешь, что знаешь всю и вдоль и поперек меня?! – Вспылила Ческа.
-Сядь рядом, не стой. – Заметила ей, не отрываясь от созерцания исподлобья всего съестного тут Рэйна. – Хорошо, в следующий раз ты не зря будешь нести со своих оргий с местными упитанными разодетыми красавчиками дорогое вино во рту. Прости, что тебя обидела.
Рэйна продолжала разглядывать вкусно пахнущее мясо не на своих, а на чужих тарелках. Ческа свистнула себе под нос, дернула головой по привычке и, в мгновение ока оказавшись под носом у трактирщика, вовсю заказывала у него чего перекусить и выпить.
-Бамц! – Плюхнулась тарелка перед оголодавшей девушкой. – Бамц-бамц. – Застучали кружки с элем и ножи со сверлами, заменявшими островитянам вилки для еды.
-Это все мне? – Спросила Рэйна.
-Мясо в рот, эль туда же, поцелуи мне. Да и взгляд на меня, а не в стол, если не затруднит!
-Подгорелое. – Сказала Рэйна, втыкая металлическое сверло в говядину.
-А у тебя слюна по подбородку течет! Давай, ешь, как обычно вы там у себя фермерские едите – быстро-быстро, пока не отобрали те, кто справа и слева сидят вдоль семейных и клановых столов! Не надо при мне выкамаривать для вида, ты, силачка фермерская недовыкормленная! – Ческа запнулась и поднесла свои быстрые глаза к самому лицу нахмурившейся Рэйна. – Эм, ты не любишь когда много народа? Только не говори мне, что тебе не по себе, тогда нам и впрямь не по пути – при мне всегда так много народа!
-От работы у алхимика есть толк? Он умеет делать золото? Ты научишься магии или хоть чему-то, что НАМ пригодится в дальнейшем? Или ты моешь ему ноги?
-Магия есть явление противоречащее законам природы, а значит – ложное и функционировать не должно! Так написано в одной умной книжке одного умного человека – в самом начале. А в самом конце он пишет, что вокруг – ничего нет. Есть лишь пустота. И на дне её странные Мастера играют в жуткие игры, вечно хихикая и дергая людей за спиральки, пришитые к душам. Теперь ты в курсе, что читает мой алхимик?
-Польза. – Повторила Рэйна, грызя кость. Острые зубы перемалывали хрящи, от этого звука Ческа вздрагивала как кобылка.
-Польза?
-Нужна польза. Впрочем – позже. Я тут такое услышала от одной темной личности. Спасибо, что научила языку. Это принесло – пользу.
-В смысле – будет золото?
-Ага. – Рэйна проглотила кость. Ческа вздрогнула, а Рэйна улыбнулась. – Я не люблю много лишних слов про пустоту и законы природы. Мы – живые люди, а значит, просто обязаны нарушать все законы, что встретятся нам по пути и еще понапридумывать своих перед смертью. Ты со мной?
-А кровь там будет?
-Не наша. Я не люблю писать кровью.
-Прости, я подумала – это они снова лезут на меня сверху, вот и въехала тебе в живот в тот раз, прости. Камень острый оказался. Била изо всех сил – думала, они убьют меня за этот удар, ну знаешь – последний удар в жизни превышает возможности человека как минимум вдвое иначе человек – тухля.
Рэйна слизывала подливку с пальцев.
-Он не тебе предназначался, правда! – Взмолилась Ческа.
-Я с тобой потом рассчитаюсь за это. – Ответила Рэйна. Очень по-доброму ответила и Ческа улыбнулась.


Уннер Бланш.
В этих переливах музыки была магия. В отзвуках, что звучали у выхода из катакомб. Будто бы сама природа говорила одинокой страннице. Что все пройдет и боль тех ран, что ныли в её теле. И то отвращение что она испытала пока жила там. Жила не то слово. И не в горных катакомбах, а в том месте, что с ней сообщалось.
Впереди была река. Она так мечтала все это время что ползла и бежала и опять ползла по этим сырым и грязным, если не сказать больше сводам и тоннелям в ней окунуться… и смыть с себя все…
Но теперь вот чувствуя этот запах ветра. Свежего… она понимала, что ничего не смоет река, и не отмоет прошлого вода. Что ничего не унести любой воде, осталось там, в злосчастной пустоте… который девушка жила когда-то, но теперь…
Она стояла, сколько могла, сдерживая это сладостное и злое томление. Словно сама себя насиловала. На этот раз. Сама и себя. А потом, закричав, бросилась в воду…
Та была ледяной. Уннер почти задохнулась в ней.
Она вздрогнула вновь, когда выбралась на берег. Тут действительно холодно. Там было теплее…
Тут не было конечной полной тьмы, той непроглядной, что скрывает мрак души, луна сияла в небесах, сквозь частые просветы негустой листвы струился свет, лаская тело девушки. Теплее становилось на душе, людская тьма позади, весь мир открыт перед ней, той, что жила как мышка в норке в пустоте, зовущейся забвением.
Но музыка растворялась. «Это галлюцинации?», подумалось Уннер. Она что сходит с ума?
Звезды…
Она, кружась в ледяной воде, полу задохнувшаяся, на них глядела. Такие прекрасные. И эти облака. Что текут по небу, или звезды над ними протекают. А все это…
Луна висела низким красноватым пустым неровным кольцом над гладью воды. Полая красная луна, сколько она о ней слышала.
Уннер чувствовала опасность в этих водах всей своей синеватого оттенка кожей. Но ей даже хотелось, чтобы на неё сейчас кто-то напал. Она дрожала на грани лопнувшей струны, от злобы…
А от чего они лопаются, струны душ?..
Все что она сейчас понимала – эта мелодия реальность. Она звучит…
И она, девочка из тьмы безвестности, её хочет слушать…
А потом пришел сон, распахнув свои черные крылья подобно дракону из сказок, он вырос перед ней, заслонив собой ночь зыбкой реальности. Она помнила эти мгновения всегда – падение в сон, когда ты уже видишь сны, но помнишь, что еще мгновение назад ты видела глазами мир и понимаешь – тебе ничего не стоит открыть глаза снова. Такие вот сверхчуткие сны помогали ей выжить. Сколько раз на неё нападали, когда она засыпала, положив руку с шипом дробителя камней себе на живот под повязку, закрывавшую голый лобок, где никогда не росло волос.
Это у неё – а у других женщин были. Уннер всегда изучала то, что ест. Иногда, она ела даже во сне, и что хорошего в такой еде – не надо оборачиваться постоянно и прислушиваться, чтобы тебя не съели в вечной темноте.
Музыка была и во сне. Громада высилась в небе, она закрывала собой полую луну цвета меди. Уннер никогда раньше подолгу не видевшая неба, не знала имени трех лун.
Все что она помнила отчетливо – та башня…
И она не хочет, только это из всего, что помнит, ни за что не хочет забывать…
Башню из её первого сна на поверхности земли Уннер не забудет никогда на свете. А еще она поняла самое важное для неё сейчас – это только начало. Когда открыла вновь глаза, то вспомнила обрывки мертвых – безпамятных снов – которым пичкали её темные духи карстовых луж, водного моха и светящихся грибов. Тех снов, что сразу забываются после пробуждения и приходят к тебе позже, когда ты видишь что-то и понимаешь, что где-то уже встречала это, только забыла. А потом внезапно вспоминаешь, где именно, и всплывает на поверхность тебя, что именно там было.
А там звучала музыка. Именно из-за неё Уннер не смогла больше вести прежнего существования и пробиралась сквозь Хребты Спор Дождевого Червя, те, что отсюда видны – единственные без белков на вершинах. Там никогда не выпадает снег, а если и выпадет, то весь его съедят. Там в глубине тех гор живет её народ.
Дабан через них один и ходят по нему из южных пустынь люди, а порой и целые племена. И иногда женщины Седа поднимаются на поверхность и уходят с ними. Чтобы не вернуться больше уже никогда. Много страшных историй об их судьбе и мелом на сталактитах рисованных черепов, чтобы успокоить и унять гнев потерявшихся в песках душ. Чтобы не стали они жрать песок и выплевывать воду, становясь демонами, и не прогрызали свои ходы к родным племенам и не ели их по ночам, оставляя оглоданные черепа на спальных плитах.
Воды забвения приняли тело снова.
Она плыла, воды выпили боль молодого нежного тела девушки. Темная кожа синеватого оттенка прямо как у джина из сказки тысячи и одной ночи. Груди среднего размера, тугие и упругие с напрягшимися в ледяной воде сосками. Живот женственный и мускулистый одновременно. Довольно сильные, но не очень широкие будра и мускулистые икры. Тугие прекрасные ягодицы.
И раны, синяки и кровоподтеки по всему телу. Если остановится – вода вокруг неё начинала окрашиваться в красноватый цвет.
Она надеялась, что доберется до острова, что был в тумане утра впереди быстрее, чем её плывущую тут кто-то учует.
В воде же прекрасно передаются запахи – она это знала. Она, в отличие от большинства представительниц своего народа любила влагу, а под землей текло много рек, одна из которых спасла её, другая скоротала путь, а третья вынесла вниз на равнину, где едва не сбросила в бездонный колодец. Влага на стенах не давали Уннер зацепиться когтями, она лишь уперлась руками и спиной в стену, и выставила перед собой обе ноги, упершись ими в противоположную стену, медленно и неуклонно опускаясь все ниже и ниже, она чувствовала, что скользит в бездну колодца, из которого уже не вернется.
Но Уннер нашла боковую штольню – выход, через который добралась до дна колодца и продолжила плыть по опасной подземной реке.
Уннер плыла и размышляла. А может и не её народ там жил, мать, умершая четыре года тому назад была не похожа на других женщин племени и еще сама Уннер помнила горячее солнце, правда лишь во сне и сквозь какую-то пелену, словно укутана кем-то заботливо в тени лежала и в небо смотрела.
Она уснула в воде, но память мышц и чуткость сна вынесли её гребущую на отмель к песчаному пляжу в тени корабля. И кто-то укусил там её за голую икру. Прокусил до крови, сквозь мясо, острые зубы неведомой твари задержала лишь кость – она никак не поддавалась, не хотела отдавать важную часть тела хозяйки незнакомцу!
Уннер перевернулась и, открыв глаза, сходу пнула несколько раз в голову незнакомца, что принесло ей только большую боль. Существо с массой острых жвал вокруг головы, похожее на раздавленный шар титроника – рыбы, которую немногие Седа могли очистить от темного яда, чтобы принять в пищу, отчаянно не хотело выпускать ногу Уннер. Тогда та схватила за рукоятку костяной шип на талии и, закричав, всадила его в плоский шар.
Жвалы оставили искалеченную ногу девушки, вода вокруг уже ставшая красной постепенно окрашивалась в фиолетовый цвет крови этой твари. Уннер перевернулась несколько раз в воде, стараясь не задевать ногу и не двигать ей – она очистила рану в воде от крови твари, и быстро двигая руками, поползла по песку к берегу. Её бил озноб, но сознание она потеряла нескоро.
Лопасти ветров вращались – медленно дыша. Башни выстроились – в ряд вкривь и наискось, там кладбище из мертвых цветков-башен! Огромные все, но среди них одна невероятна, искривлена как полумесяц и упокоилась на выступающей скале, проросши вся гигантскими деревьями до самой своей верхушки. Их корни скрепляют камни плит, диаметром с десяток метров каждый, из которых она построена когда-то. Там в небесах несется темная твердыня Ведьмы. И ведьмы – настоящей. Уннер смотрела с середины вод, стоя на воде босыми ступнями. Она не отрывается от неба, она запрокинула голову, чтобы дышать усеянной мерцающими звездами душистой темнотой. Как нежно пахнет океан, он весь соленый и такой весь свежий!
В этом сне Уннер поняла, что видит в этот раз. Темная луна неслась по небосводу – самая малая и близкая из всех. Уннер не понимала, откуда это знает, но знала. Может рассказа мама. Может просто сон откуда-то еще достиг её.
Темная луна – небесная скала, которую никто не видит, ведь она всегда в зените и всегда бежит от солнца, оставаясь лишь на темной стороне земель людей. Третья из известных лун. Та, что полая внутри – с дырой сквозь небо, остается в небе вечно – навсегда, никогда ей не зайти, но если путешествовать на запад медленно к земле клониться она станет и дыра сместится влево, пока края диска не достигнет. Это первая луна. Есть вторая – яркая, как звезды, она медленно вращается вдали, каждый год два раза поднимаясь и опускаясь снова. Есть и третья – та, что вечно в темноте. Каждый день уходит, словно сквозь всю землю, каждую ночь несется в темных небесах, роняя земле тень.
Уннер покачивалась внутри кокона, что сотворила вокруг себя. Но её потревожили, и пришлось открыть глаза. Вокруг было сумрачно, рядом с ней на кровати сидел мужчина в тонких очках.


Асука.
Трава под копытами их лошадей хватала и не отпускала. Казалось, зыбучие травы хотят насытиться ими. Впереди грохотали громы и сверкали молнии. Именно – громы, словно не одно небо, а целый сонм небес проснулся и устроил войну. С мрачных небосводов на землю спускалось полчище туч. Они шли тяжелыми плотными рядами, будто всадники великого демонического войска.
Смертный ливень настигал – от него не укрыться. Зубы Рей стучали от особой прохлады этого места – Асука взглянула на неё – лицо девочки было радостными и очень задорным. Ей это нравилось. Это место. Или состояние?
Что такое Разлом? Асука знала скорее по ощущениям, для неё – вполне привычное место или состояние души. Если согласиться с теми философами Ночного Народа, которые считают, что боги творят живых существ, не подозревая о мирах, которые породят их создания, дабы в них жить – все было именно так. Боги видят в живых созданиях мир, в котором живут и из которого лепят свои творения. Не подозревая о мирах, в которых эти творения сами станут обитать. Все возможные миры существуют изначально, и лишь с появлением существ, способных в них существовать – они начинают дышать. Боги же не видят, не чувствуют не осознают эти миры, потому что их законов для них не существует – это первозданный хаос, в котором творения богов находят свои собственные, уникальные, им под стать приемлемые миры. Ночному Народу конечно виднее, он в Сумраке, их особенной жутковатой части Разлома рождается, живет и странствует от мира к миру тысячелетиями людской истории и умирает, бесследно исчезая в самых странных и непостижимых местах, что можно себе вообразить. И Асука согласилась бы с ними, не будь она так от рождения негативно настроена по отношению к любому « истинно верному взгляду изнутри». Сначала добейся! Ага, сейчас она пойдет и станет «упырем» или «вампиром» как их называют люди, тысячи лет будет мотаться по бессмысленным мирам, помудреет и только тогда сможет на равных поговорить с носителем Страруды. Асука сникла под сплошным ливнем и похлопала лошадку по шее. Захотелось куснуть её за ухо, но такой поступок был бы странным, не правда ли? Вечные непонятные законы, нормы, да сами люди!
Ну что плохого в том, чтобы куснуть лошадку за ухо? Однако вряд ли всем это понравится. Вон Рей – она бы не задумываясь, куснула, если бы захотела.
Перед мысленным взором Асуки возникла Рей, машущая руками в блаженном детском испуге и кричащая: «лошадка, беги, спасайся, сейчас тебя болотный монстр Асука куснет за ухо!!»
Наверное, думая о Страруде, она захотела крови – вот прилипалы. Комары болотные – так и лезут в мысли! «Не поминай гнуса – у самой начнут расти клыки!!»
Асука стала махать руками. И видимыми и невидимыми, которые Мэдока, изучавший в Син таинственную науку «геометрия» обозвал векторами. Не желай она взглянуть на мир свой со стороны – жила бы себе до сих пор в «Ином Чернотопье». Мир изменился, потому что Асука стала по-иному его себе представлять. Мэдока, нашедший её пару лет назад во время своего странствия через Чернотопье – тоже умел уходить туда, за край, горизонт мечты – для одних, тяжкий и влажно-клокочущих сумрак для иных, тьма или свет, рай или ад – твоя душа сама выбирает, зачастую против твоей воли. Мир – изменяется прямо на твоих глазах.
Мэдока мог, но мог – один. Как и все люди – одиночка, запертый внутри мира грез наяву, Асука чем-то походила на него, выросшая внутри своего маленького мира, в котором правила погодой и каталась на огромных болотных акулах, временами заползавших в мир простых людей и пугавших их – чтобы съесть после, Асука очень в душе походила на Мэдоку. Одиночка, только иная. Мэдока был рожден таким и рвался наружу, Асука – рождена иной и хотела найти хоть в ком-то уют.
Кем-то стал Мэдока.
Асука снова исподтишка взглянула на Рей. Та была увлечена этим миром – она представляет насколько тут опасно? Лина, что заботилась теперь о том ребенке, едва не тонувшем, едва не зарубленном такими «добрыми и отзывчивыми» людьми. По Асуке так болотная акула и то лучше, чище – почти как пиявка стерильна – к тому же очень красива, если пасть цветком откроет и все ряды зубов покажет – так вообще прелесть.
Человеку обычно хватает пары секунд лицезрения такой пасти, чтобы до конца жизни вскакивать посреди ночи в кошмарах. Ну и что – каждый получает свое, проклятая истина с которой Асука все чаще сталкивалась, которую когда-то хотелось разбить как дорогой и чванливый сосуд для останков святого – теперь все больше казалась ей единственной верной в их мире истиной.
Дернувшись всем телом, устав от этого бреда в мыслях, пожелав впустить в себя шторм, чтобы он смыл человечность – Асука пришпорила коня и сорвала с головы надоедливый капюшон. Пусть все видят – она часть этого мира, сокрытого самим людским богом от глаз людей.
Грянул гром – совсем близко и целая плеяда молний подожгла скрюченные, согнувшиеся, почти человеческие фигуры великанов-дубов. Дорога походила на тоннель, корни  сплетаясь, образовывали нижнюю его часть, а верхнюю дугу образовывали кроны деревьев. Лес жил, дышал, шевелился, кусался и лаял, моргал и посвистывал, клацал челюстями и боязливо прятался от них. Но шило в мешке не утаишь. Этот натуралист, что полжизни провел в Син, изучая естественные науки – теперь останавливался каждые две минуты, чтобы подобрать неизвестное растение, непонятный гриб или поскакать за насекомым «уж больно похожим на фею».
Асука была уверена – как кончится ливень, он, обсохнув от дождя, сразу же скажет им езжать дальше без него, а сам попытается зарисовать это место.
Бедный малый.
Он в курсе – что когда они вернутся от тел этих существ останется пепел и дым? Они будут испаряться и «взлетать», вверх, словно вне законов привычного людям мира, словно горят лишь под их взглядами. Вряд ли он кому-то сможет показать трофеи из этого «мира», который и не мир вовсе – а узкая грань, тропинка меж тысячей миров. Хотя рисунки конечно останутся, но их посчитают бредом горячечного больного. Люди очень крепко держатся за свой знакомый и по каким-то странным канонам «уютный» им мирок. Именно поэтому он наверняка такой крепкий и стабильный, не держись они так за реальность и не вкладывай инстинктивно, прям как дышат, столько своих «магических сил», «веры» или как там они сами это называют – усилия – в поддержание его равновесия – давно бы стал расползаться, оказавшись проходным двором.
Асука дышала полной грудью – ей нравилось тут. А Мэдока? Он едет такой спокойный, о чем-то задумавшись. Лина, девочка с запахом леса, с зеленью листвы в глазах, с древесным сердцем, полным любви к природе – она сказала, что это дом. Её дом, пусть и не такой, более ненастный и совершенно иной, неспокойный, чуждый, но «запах чувств», мировосприятие не изменишь и не подменишь – она дома. Асука внимательнее тогда на неё взглянула. И впрямь чудесно встретить своего среди чужих.
Мэдока мог найти разлом, как он его называл, хоть сама Асука свой дом никак не называла, а те существа, с которыми там встречалась иногда – называли каждый по своему, мог, но попасть туда мог лишь в одиночку. Как и любой человек – одинокий в своем уникальном мире грез. Асука была иной и в то же время очень человечной. Она вряд ли когда-нибудь сможет завести с Мэдокой детей, хоть и большинство людей увидев её лицо прост подивится необычному цвету глаз. Знали бы они, что и цвет этот меняется в зависимости от сезона, оранжевые там, в мире простых сплетающихся друг с дружкой судеб людей – здесь глаза её было тонкого, почти нечеловеческого розового оттенка, как и волосы, что жили своей собственной особенной жизнью.
-Медуза! – Кричал мальчик оттуда, увидев, как она моется в реке. Ну и что – медуза? Она прочитала в книге, что люди подобных ей существ не очень ценят. Боятся, временами ненавидят, а зачастую смотрят как на диковинку. И что? Совершенно так же люди относятся и друг к другу.
Странные жизни, стремятся либо к невозможному, либо к бессмысленному до скуки, при этом всю жизнь мечтая, строя планы – идут по головам себе подобных, едят собственных детей и громко рассуждают о морали, называя свой уникальный мирок, выращенный внутри короткой и никчемной жизни – философией, они спорят друг с другом, доказывая что-то, пытаясь найти лишь один, универсальный, общий взгляд на вещи. Побывай подобные мыслители в «Разломе», посмотри на этот мир… да что там? Они никогда не поймут, ведь просто подумают – это или сон, или еще один мир, в который их какая-то неведомая сила забросила. Нельзя описать то, к чему нельзя прикоснуться. «Мир» Разлома каждому показывает его лицо, пройди по их следам иные существа – увидели бы иной лес, а то и не лес вовсе. Разлом – место, в котором похожие существа из разных миров могут найти друг друга, на ощупь, по запаху и пообщаться. Тут тоже можно общаться в самом широком смысле этого слова: драться, совокупляться, убивать и пожирать друг друга, хоть и невероятно сложно окончательно умереть, словно невидимая животворная сила стремится сохранить даже слабенькую – но жизнь. Однако Асука всегда иначе думала о своем «доме», оставшемся далеко на востоке, там был иной Разлом, всегда иной, а может – была слегка иная она сама… А может – просто не тащила за собой молчаливого монаха с навыками и воина и убийцы, полумертвую девочку, натуралиста с графским титулом и бездной все понимающей критики в душе, почти взрослого ребенка, с невинностью, которая еще не рождалась и эту «друидку», дитя леса, как они сами себя называли когда-то – ту что слишком добрая наивная и трогательная, чтобы жить – но, поди скажи ей об этом. Асука проглотила слова обиды. Кажется в случае чего – именно ей придется их всех защищать и вытаскивать из ямы, в которую они могут в любой момент провалиться. Прочем – Мэдока с ней.
-Ты постучала тогда пальцем, я подумала, ты не веришь! – навязалась ей снова Лина.
-Куда и кому я стучала пальцем? – Нахмурив брови для острастки, спросила Асука. Впрочем в таком чистом, не привычном к запахам людей воздухе долго хмуриться не получалось и внезапно, даже для самой себя, Асука улыбнулась Лине. Та ответила улыбкой на улыбку.
-Прости, я просто от избытка чувств. Тогда по виску пальцем – помнишь? Теперь ты веришь, что я могу с посохом разговаривать, когда рядом никого из людей нет.
-Я с самого начала верила. По виску пальцем лично для меня означает «ты понимаешь?», впрочем, на полуострове Нипа машут рукой на человека, когда имеют в виду, что он все делает верно. А у вас в Королевствах – когда желают, чтобы он прекратил либо ушел. Один и тот же жест – противоположные смыслы. Но полностью себя от жестов не отучишь, верно?
Лина улыбнулась. Асука поправила на плече сумку с «доверенным» (скинутым на неё) наследством Безымянного предка, которое Мэдока заработал, пройдя храм испытаний своей родины, первый – не сойдя при этом с ума, один из немногих – вообще выживших. Храм имел репутацию вполне дурную по понятным причинам в его роду и многие родственники Мэдоки на него забили острый и длинный, а вот Мэдока взял – и прошел. А теперь Асука таскала за ним эту сумку без дна, в которой вращался вихрь, от которого даже у неё волосы вставали дыбом. Хотелось сунуть туда руку, достать что-нибудь подходящее и запулить в эту улыбавшуюся с такой детской наивностью Лину.
Меньше всего на свете Асуке хотелось смотреть, как Лина прогибается под мир, словно так и должно быть и вопрошает себя – что я делаю не так? Люди это называют телепатией, но Асука считала очень тесной эмпатией и ненавидела пользоваться по двум причинам. Первая: чтобы понять другого человека настолько хорошо, что залезть к нему в голову и прочитать его самые сокровенные мысли нужно было самой стать «им», а это калечило, меняло душу, и хорошо еще – если в такого ребенка как Лина. Ну и второе, об котором вспоминать не хотелось. И все-таки почти случайно соприкоснувшись с Линой, и узнав, как она прожила последний месяц Асука пришла в дикую ярость. Захотелось взять и… и…
-Я тебя когда-нибудь с Тикки познакомлю.
-Лина… тебе так важно было, чтобы кто-то тебе… в тебя поверил? Я просто догадываюсь – люди стайные существа и большинству это крайне важно, а я слегка иная и не всегда вас верно понимаю, мне то ваша вера изначально до прутика сои.
Лина смотрела на неё. Вот сейчас думает: «наверное, я что-то делаю не так, раз такая реакция, значит, мне нужно снова подстроиться под этих людей – ведь они все Хорошие…»
Если достаточно хорошо копнуть. Но лучше – просто сразу сверху закидывать землей.
Асука пыталась закрыться от этой наивности, мыслей, души лезущей к ней внутрь, но ничего не получалось. Наверное, Лина решит, что Асука очень раздражительная. А что поделаешь? Если не можешь смотреть на существо, которое вскоре люди обязательно искалечат, убьют, обязательно во славу какой-нибудь очередной религии, являющейся суть вершиной их эгоистических устремлений о Спасителе, который Спасет Несчастных. И обязательно после того как существо, весело и открыто смотрящее на мир и откликающееся на имя «Лина» спасет их самих от какого-нибудь очередного «Вселенского Зла». Зла, которое на самом деле просто существо, просто – существует, как и они – и просто хочет жрать, пить, совокупляться и мечтать, и стремиться к своей мечте – как и они, слабые. Но их мечты – будут стерты в порошок и они возопят о Вселенском Зле. Асука понимала – при случае они и её обвинят в этом и поэтому при чужих людях не открывала своих волос, мало ли – если она начнет всех убивать направо и налево, сорвавшись… как тогда – Мэдока совсем не обрадуется.
Поди, объясни муравьям, что временами их нужно давить для их же пользы, чтобы они учились правильно строить муравейники – не на тропе слона, к примеру...
Асука проделала такую дыру, проход, через который их маленький отряд ступил на землю обетованную, и теперь пугая всевозможную живность, они двигались к туманной цели. Впрочем, спасение этой девочки – как раз в духе Мэдоки. Не то, чтобы Асука была злой – просто… не очень верила, что люди так уж жаждут спасения. Достойны ли – другой вопрос, Асуке даже не хотелось его поднимать. Но чтобы она стала спасать человека – не того, которого знала, с кем дружила, как с Рей или кого любила… как Мэдоку, просто – человека, ребёнка, взрослого, старика – все равно, чтобы она совершила такой поступок этот человек должен очень крепко вопить о помощи. И в этом крике должно быть что-то еще, кроме обычного страха…
-Асука. – Подъехавшая Рей была полна страха за другое существо, Асуку кольнула игла жалости к себе, она тоже хочет за кого-то бояться, неужели больше не сможет? За Мэдоку? – Асука, скажи – может нам поторопиться, эта девочка в бреду!.. И вся такая горячая…
-Она не умрет здесь, в Разломе можно мучиться очень долго, почти вечность. По-крайней мере у нас есть время достигнуть цели. Мы можем ехать медленно или быстро – пока мы не выберемся из Разлома, события не сдвинутся с мертвой точки.
Влажные от дождя губы Асуки дрожали. Она плакала, незаметно, и сама не знала – в чем причина. Снова взглянула на Рей. От девочки-подростка едва ли выглядевшей на четырнадцать исходила теплота. Это – семья. Она, Мэдока и Рей, и так будет всегда, что бы не случилось. Она не допустит, чтобы семья распалась. Мэдока считает Рей за младшую сестренку. Асука самой себе улыбнулась.
Когда-то давно в детстве она два года прожила среди людей. Этого – хватило. Когда-то давным-давно, лет восемь назад, полжизни назад – Асука поклялась, что уничтожит человечество. Она стала кормить Шики – свою болотную акулу, огромную, больше десяти метров в длину, глиста-пиявку – людьми и прикидывала, сколько нужно ей потомства, чтобы сгинул весь род людской. Детские мысли. Сейчас – это казалось сном, смешным сном, нелепым и глупым. Клятвопреступница?
Пусть уж лучше так. Тогда у неё не было Мэдоки, и не было Рей, в те времена она была одна, а весь мир – полигон и кровавый амфитеатр…